Я в помыслах своих здесь одинок,
И потому, знать, сердце гложет так тревога,
Что в деревушке нашей, как и в волостном селе,
У каждого двора — своя особая дорога.
Прохор Родных — современный поэт-упадочник
За трехмесячное пребывание в «Центроколмассе» Егор Петрович приобрел некоторый учрежденский навык: ему поручалась разработка различных проектов и разбор документов для испещрения их соответствующими резолюциями, что и выполнял он при помощи Петра Ивановича.
Резолюции, накладываемые Егором Петровичем на деловых бумагах, поражали находчивостью их автора и яркими ответами по существу.
Ему было поручено рассмотреть доклад инженера Коровина — начальника изыскательных партий на Алтае, — испрашивающего сметных ассигнований на орошение сухостойких полей.
Перечитав тексты всех по этому делу материалов, Егор Петрович нашел опорный пункт для возражения: в докладе косвенно упоминалось, что на обширных алтайских степях, которые предположено оросить, между прочим, могут оказаться золотоносные пласты.
«Анжанер, а дурак, — писал Егор Петрович. — Раз в тех местах родится золото, зачем же просить денег? Накопай золота и вали — работай. Еще в дело на первое время мешков двадцать пришли».
Заключение Егора Петровича понравилось не только Петру Ивановичу, но и правленцы почувствовали, что Егор Петрович обладает редким разумом администратора-самородка.
Инженер Коровин, ожидавший в столице заключения по своему докладу, узнавши о резолюции, напился пьяный, как упадочный элемент, и в нетрезвом виде произвел буйство, за что и был уволен. Изыскательную партию ликвидировали, а расходы, понесенные в результате ее работы, были списаны в «счет прибылей и убытков».
После заключения по докладу инженера Коровина Егор Петрович изучил письмо народной учительницы, приславшей каким-то образом это письмо по адресу «Центроколмасса». Письмо на четырех страницах, вырванных из тетради, было испещрено мелким почерком, и Егор Петрович потратил целый день, чтобы уловить его смысл. Учительница, собственно говоря, ничего не просила, а лишь изливала обиду на злодейку-судьбу, мало давшую отрады в ее личной жизни. Она жаловалась на то, что прожила в деревне пятнадцать лет — все лучшие годы молодости — и не была в замужестве, доселе сохранивши девственность. В конце письма она испрашивала совета: «как быть?»
Так как письмо было душевного порядка, а не практического свойства, Егор Петрович не решился сразу положить резолюцию, а направился за разъяснением к Родиону Степановичу. Родион Степанович выслушал и тут же на уголке письма начертал: «Издательскому отделу. Послать подбадривающей к жизни литературы».
Егор Петрович подивился мудрости Родиона Степановича и воспринял ее.
Со стороны служилого люда он часто слышал о себе похвалу и, осмелившись, почти каждому говорил:
— Как же! Еще Михайло Васильевич — первый ученый человек — был мужицкого происхождения…
И подражая Ломоносову, Егор Петрович занялся писанием стихов, и одно из его стихотворений под названием «Красные штрихи» было помещено в ведомственном журнале «На стыке»:
В стихотворении в полной мере был выдержан размер, ритм, рифма и идеологический дух.
В особенности последний. На другой день по выходе журнала правленцы прочли и одобрили:
— Побольше бы таких стихов с идеологией, — заключили они. Петр Иванович был поражен и проникся завистью. «Вот черт, — подумал он, — циркуляра даже в черновом виде не произведет, а вот в стихах — да… поди как».
Обуянный любознательностью, он пошел к Егору Петровичу, чтобы распознать: было ли стихотворение выдумано из собственной головы или же воспроизведено понаслышке?
Егор Петрович был в хорошем расположении духа и объяснил, что к стихотворному изложению мыслей его разум склонялся еще в детстве: обучаясь грамотности у дьячка, он однажды сам о себе сочинил стихотворение, и дьячок это стихотворение одобрил.
— Э, малый! — сказал дьячок, — по песнопению у тебя выходит. С твоей головой только бы летопись по божественной стези возводить в стихах…