Ратные подвиги простаков

Он отличил ее шаги и отметил в них необычную легкость, что и польстило его размякшему сердцу. Что-то терпкое защекотало под боком, и Прохор Матвеевич привстал и обнаружил пряди щетины, выступившие из матраса: простыня была скомканной и спустилась к ногам. Прохор Матвеевич с большим усилием сдержал наплыв некой веселости нрава: в окна струился свет отличительной белизны, и надвигающийся день мог обнажить сокровенную тайну минувшей ночи.

— Клашенька! — воскликнул он. — Погляди, родная, в оконце. Какая погода залегла на улице?

— Первопуток, Проша, первопуток! — отозвалась Клавдия Гавриловна, и голос ее, не утеряв прежней теплоты, значительно попрозрачнел.

Она подала ему валеные сапоги, и он, свидетельствуя их прочность, постучал концами по подошве, пробуя толщину. Теми же пальцами он легонько ущипнул пухлую щеку жены и удалился к умывальнику…

…Зима, по мнению Прохора Матвеевича, предоставляет людям промежуточный досуг, расширенный продолжительностью текущих ночей. Зимний досуг, по его определению, походил на досуг, предоставленный отдыхающему в темнице, куда проходил тусклый отблеск света, исходящий от посиневшего снега.

Если летом Прохор Матвеевич, открыв окна собственной квартиры проникал таким образом в непосредственность природы, то зима сокрывала природу потускневшими окнами, и для внедрения в тайны дум природы были потребны соответствующие выходы на прогулки…

Размышляя о зиме, Прохор Матвеевич, открыв окна собственной квартиры, проникал таким образом в непосредственность природы, которую она сама засыпала снегом и заковала морозом. Поэтому, приходя с должности, Прохор Матвеевич в коридоре чисто-начисто обметал с валенок снег, а входя в комнату, снимал их с ног, отдавая Клавдии Гавриловне для просушки в печи.

Прохор Матвеевич проникся уважением к суровости зимы, принесшей свои достоинства: дома он был утеплен тихим уютом, на морозе же освежалось его плотное лицо.

Неким образом он даже оживился в движении и тверже наступал на снег, чтобы четче были хрустящие отзвуки.

В Комбинате общественного благоустройства он стал проявлять веселость нрава и однажды одобрительно потрепал по плечу Григория Камчадала, танцевавшего гопака в учрежденческом коридоре, несмотря на служебное время.

— Ты, Соков, разве меня не узнал? — обрадовался Камчадал.

— Личности не припомню, но пляску одобряю…

— Как так: ведь я же тебя в местной прессе прокатил!

Григорий Камчадал даже от удовлетворения пошел вприсядку, но, выбросив всего шесть колен, заметил отсутствие людей вообще и Прохора Матвеевича, в частности.

— Вот тебе и на! Для кого же я плясал? — обиделся Камчадал.

Чтобы угомонить сердечную боль, нанесенную обидой, Камчадал, проходя мимо директорского кабинета, погрозился кулаком в сторону двери.

— Знаешь ли ты, почему я плясал? Может быть, я это делал для выяснения твоей директорской зоркости!

Камчадал оробел и застыдился собственной лжи; в действительности он плясал от радости, по случаю троекратного перевыполнения комсомольской ячейкой намеченного плана.

Камчадал остановился перед стенгазетой и подумал о заметке, которую решился написать под скромным заголовком:

«Директор не узнает своих служащих!»

— Ага! Это ты! — воскликнул Камчадал, заметив проходившего по коридору Степана Барабулю.

— Натурально я! — согласился Барабуля.

— Ай еще очерк думаешь написать?

В свежем номере местной прессы, действительно, появился очерк Барабули о предстоящей постройке металлургического гиганта, строительство которого поручено Комбинату общественного благоустройства.

— Разве ты читал мой очерк? — удивился Барабуля.

— Я читаю газеты до прихода на службу. Вестимо, прочел и очерк.

— Как находишь?

— В общем ничего, но пробелы есть.

— Именно? — забеспокоился Барабуля.

— Недостаточно подчеркнута ведущая роль комсомола…

…Покидая случайно встретившихся в коридоре лиц, автор оставляет их для продления дальнейшего разговора.

Автор уже ощущает в свою сторону неудовлетворительный взор Григория Камчадала. Но автор, ссылаясь на зрелость возраста, опускает занавес юности, предоставив ее в законное право Камчадала. Сам же автор продолжает теребить своего сверстника — Прохора Матвеевича Сокова.

Камчадал не совсем прав, упрекая предстоящей заметкой директора в неузнавании служебных лиц. В первоначальные дни директорской должности Прохор Матвеевич называл служебных лиц (тогда немногочисленных) по имени и отчеству, допуская таковых к обязательному рукопожатию, не подавая, правда, руки тщедушным ввиду огромности по толщине пальцев и неохватимому объему ладони. Однако с недавнего времени, когда Комбинату общественного благоустройства было поручено построение металлургического гиганта, Прохор Матвеевич постепенно отвыкал от обязательного рукопожатия: ввиду ведущей роли в промышленности комбинат расширялся, и понадобилось бы два часа времени, чтобы стоять у барьера с приподнятой рукой, предоставляя для пожатия служебным лицам, тянувшимся в очереди.