Ратные подвиги простаков

Перспектива вторжения являлась заманчивой и для офицеров, и поручик Савков, командир седьмой роты, будучи в передовой цепи, будто бы уже у опушки леса Шенвальде, с вершины дерева руководил артиллерийской и пулеметной стрельбой по берлинским предместьям. Порыв поручика являлся благородным, он не мирился ни с чем иным, как с получением золотого оружья с шелковым темляком на георгиевской ленте.

Капитан Кирпичев в своих порывах, однако, предвосхищал поручика: он будто бы уже командовал полком за выбытием полкового командира, тогда как полковник выбывшим себя из строя никогда не мыслил. Кроме того, капитану Кирпичеву было известно, что за выбытием командира полка его обязан заменить по старшинству командир первого батальона капитан Нелидов. Капитан Кирпичев устранял и это препятствие: он уверял себя, что в день его вступления в командование полком капитан Нелидов будет убит. Таким образом дальнейших препятствий не встречалось, и капитан Кирпичев мысленно перекрестился, почтив память капитана Нелидова.

Таким образом офицеры единодушно решили сформировать полк раньше срока, чтобы своевременно подтянуть резервы к осаждаемому Берлину. Молчавший капитан Потапов — начальник по хозяйственной части — вставил, однако, свое небольшое слово: он доложил офицерам, что укомплектованное обмундирование получено им полностью, но ружейные патроны имеются в наличии только холостые. Заявление капитана Потапова все же не послужило препятствием: офицеры полка утверждали, что в текущей войне пули нужны не для попадания, а для острастки, и командир полка склонялся к тому, чтобы не расходовать металл, если немцев можно одолеть и пулями из хлопчатой бумаги.

Командира полка и офицеров одолевал сон, так как наступало тихое калужское утро, дышащее прохладой и безразличием. Калужское утро ничего особенного не предвещало, и офицеры полка отбыли на покой. Беспокойством же обуревалось сердце генерала Людендорфа, и утро шестого августа он открыл стрельбой — пулеметной и артиллерийской. Именно в этот день он мечтал совершить подвиг.

Утром седьмого августа по боевому заданию немецкий авангард должен был занять цитадель. Людендорф, полагая, что цитадель авангардом уже занята, вместе с адъютантом поспешил туда, они сели в бельгийский автомобиль и под чужим флагом им удалось проехать по городу. Они подъехали к главным воротам цитадели, ворота были закрыты, но никакого движения у ворот не было. Бельгийский национальный флаг развевался над воротами цитадели. Людендорф понял ошибку, но исправлять ее уже не было возможности. Людендорф, сохраняя каменное спокойствие в лице, постучался в ворота. Ворота нерешительно открылись, и бельгийский унтер-офицер крепостного гарнизона отдал генералу положенную честь.

— Какая численность войск в цитадели? — спросил Людендорф по-французски.

— Гарнизон в две роты, ваше превосходительство, — бойко ответил унтер-офицер.

— В таком случае вы полонены. Я приказываю передать ключи моему адъютанту, а роты обезоружить и привести к повиновению, — сказал Людендорф, достигнув таким образом и победы, и личного подвига…

Людендорф понимал, что через Льеж лежало непременное продвижение немецкой армии к Парижу, так же как и рядовой Иван Бытин понимал, что победа русской армии лежала в сердцевине немецкой страны — в Берлине.

Иван Бытин утром седьмого августа, примерив полученное обмундирование, стал перед маленьким карманным зеркалом наводить стрелки своих темнорусых усов, вымазанных бриолином.

— Во! — одобрительно воскликнул он, добившись, что кончики усов закруглились. — Теперь любая берлинская потаскуха ответит лаской на мою приветливую улыбку!

— Вполне возможно! — подтвердил слова Ивана Бытина Павел Шатров. — В нашей сельской местности была одна свинья: она из любого корыта чавкала!

— Свинья не личность, а скот! — обиделся Иван Бытин.

— Есть противоположное мнение, — нашелся Павел Шатров. — Командир четвертой роты двадцать пятого пехотного смоленского, имени генерала Раевского, полка, капитан Елшков, постоянно утверждал, что солдат есть рыло, а не личность!

Иван Бытин обиделся, но протестовать против утверждения неведомого капитана ему как нижнему чину уставом возбранялось. На действительной военной службе командир роты обзывал Ивана Бытина наивысшим идиотом, и ему, рядовому, тогда ничего иного не оставалось, как подтвердить это определение краткими словами:

— Так точно, вашескородье!

Правда, командир роты обозвал так Ивана Бытина непосредственно, тогда как слова чужого капитана передавались через посредство Павла Шатрова. Иван Бытин воспользовался этой существенной разницей и, подозвав к себе Павла Шатрова, пошептал ему что-то на ухо.

— Понятно? — поинтересовался Иван Бытин.