Ратные подвиги простаков

Полковник ожидал приказаний из штаба дивизии, приказаний не поступило, и перед вечером полковник, никому не воздавая хвалы, ел чернослив, а косточки бросал в своего денщика — рядового Котляренко, избрав в его лице лучшую мишень для прицеливания.

В молодости грузинский князь был меток в стрельбе и на пари попадал пулей из револьвера в рюмку, наполненную коньяком и поставленную на голову какого-либо решительного по пьяному делу офицера-сверстника.

С наступлением сорокалетнего возраста руки его — тогда еще подполковничьи — потеряли устойчивость, они дрожали при прицеливании, и он, перестав упражняться в стрельбе по живым мишеням, тренировался в дальнейшем попаданием в кружок, выводимый им собственноручно на лбу воскового манекена.

Полковник Гоголадзе знал толк в войне, и, отправляясь на фронт, он обещал друзьям привезти в качестве трофея череп убитого им немца, дабы череп этот в преклонные годы полковника служил ему в качестве пепельницы.

В день объявления войны грузинскому князю исполнилось пятьдесят два года, однако душа его оказалась молода, а сам он остался игривым по натуре. Он жаждал битвы, но полк его пока что боевого крещения не получил. В ожидании ратных подвигов полк стоял у опушки рощицы, куда время от времени грузинский князь и всматривался через открытое окно.

Полковник ел сочный чернослив, созревший в немецких садах и принесенный ему его денщиком. Он был благодарен денщику и, кидая в него косточками чернослива, полагал, что тем самым ласкает его солдатское сердце.

Котляренко, зная строгость и игривость натуры командира, стоял не шевелясь, держа руки по швам. Однако он не выдержал до конца позы: его веки неожиданно слиплись, так как он почувствовал, что полковник нацелился ему в глаз.

— Моргаешь, стэрвэц! — прокричал полковник, и тарелка, наполненная черносливом, полетела со стола.

Полковник Гоголадзе наступил сапогом на осколки и неожиданно для себя задумался.

— Почему ракэта лэтит? — вдруг спросил он.

— Потому, что она с хвостом, ваше сиятельство! — невозмутимо и поспешно ответил денщик.

Полковник Гоголадзе туго осваивал мысль. Ответ денщика он уяснил себе только через десять минут. Но от этого он не впал в гнев, а расхохотался: он решил было пытать денщика на тот предмет, почему не летит корова, которая так же, как и ракета, имеет хвост, но в этот момент из штаба дивизии его вызвали к полевому телефону.

Из полковой канцелярии грузинский князь через поляну направился к полку, сопровождаемый адъютантом.

Солнце уходило на покой, оно окрашивало в радужные цвета поля и долины, леса и рощицы, и отблески лучей догорали последним пурпуром на поверхности немецких водоемов.

Полковник Гоголадзе не наблюдал природы вообще, но на этот раз он приметил на поляне одинокую корову, к чему-то прислушивающуюся. Корова задрала хвост, чем и навела полковника на прежний вопрос о коровьем полете. Грузинский князь подумал об этом вслух, подняв указательный палец вверх.

— Палэтит?

Он на минуту остановился, пристально, из-под густых бровей, посмотрел на корову и поставил указательный палец вертикально, по направлению к земле.

— Не палэтела!

Полковник несколько раз менял положение указательного пальца, задавая один и. тот же вопрос и отвечая на него, пока корова не поставила хвост трубой. В тот момент над головой полковника именно что летело. Но он, обуреваемый иными мыслями, не слышал того, к чему так внимательно прислушивалась корова: гудел пропеллер, немецкий аэроплан возвращался с разведки из далекого русского тыла в свое расположение.

— Летит! — воскликнул полковой адъютант.

— Кто? — вздрогнувши, спросил полковник, так как он видел, что корова только побежала.

Полковник Гоголадзе продолжал свой путь и, сопровождаемый полковым адъютантом, вышел на середину полка. На этом участке разместились духовные и материальные ценности полка: знамя, денежный ящик и музыкантская команда.

Из музыкальных инструментов грузинский князь предпочитал сигнальный рожок полкового горниста, вдохновенные звуки которого были милее сердцу полковника, нежели марши духового оркестра. Полковник обожал позу полкового горниста, когда последний ставил рожок вертикально, сам же вытягивал губы для поцелуя гулкой меди. Бархатный флажок на сигнальном рожке колыхался ветром, и в подобной позе полковой горнист походил на архангела, возвещавшего миру о начале страшного суда.

Полковой горнист оказался на месте, и полковник приказал проиграть сбор и отбить «вечернюю зорю». Полковник стоял позади горниста и любовался его архангельской позой. Горнист проиграл «вечернюю зорю» и опустил сигнальный рожок, чтобы через несколько мгновений протрубить «шапки долой!».

— Рэпэтэ! — произнес полковник с восточным акцентом французское слово.

Значение этого единственного французского слова знали все нижние чины полка, ибо произносил его полковник на многочисленных смотрах по каждому поводу.

Полковой горнист повторил «вечернюю зорю», а во избежание следующих повторений проиграл без перерыва «шапки долой».