Ратные подвиги простаков

Долгий состав эшелона отходил на запад под частные размышления Ивана Бытина: нечто пробудилось в нем для понимания порядка вещей в мире по-новому.

В ночь на двадцать первое августа эшелон прибыл на станцию Вильна, где сиял электрический свет и торжествовали досужие горожане. Гирлянды пересекали улицы и переулки, и походили они на разноцветные яркие девичьи бусы. Музыка оглашала обширный перрон вокзала многоголосым маршем, то возвышая мотив до вершин манчжурских сопок, то понижаясь в переходных мотивах до заунывно-радостной тоски по родине.

Иван Бытин, приказав друзьям соблюсти девиц от похитителей, никем не сопровождаемый, удалился на перрон: горожане по-праздничному ликовали, и разноцветные точки конфетти путались в световых эффектах электричества. Дамы предпочитали носить белые платья, ибо доброта и праздность лежали на их торжествующих лицах, а тяготы войны еще не наложили на их сердца своего траура. Питательные пункты, открытые для нижних чинов, ломились от колбас, грудинок и ветчин. Город давал бал в честь победы под Гумбиненом генерала Павла-Георга Карловича Эдлер фон Ренненкампфа, бывшего командующего виленским военным округом. Супруга генерал-адъютанта, окруженная вниманием, находилась при буфете первого класса, собственноручно наливая чай господам прапорщикам из огромного никелевого самовара. Она являлась главной виновницей торжества, ибо держала в своих руках все сведения об операциях на фронтах: о победе над немцами она узнала от мужа прежде, чем сам российский император.

Вильна, таким образом, торжествовала победу, и музыка приятно насыщала сердца досужих горожан.

Иван Бытин, невзирая на торжество, торопливо ел колбасу, пронизанную жирным шпиком и густо сдобренную пряностями и чесноком. Дамы в белых платьях дарили ему плитки шоколада, обернутые фольгой, и он, будучи расчетливым, услаждая утробу колбасой, прятал шоколад в глубокие карманы солдатских шаровар. Он заготовлял провиант для всех, нанизывая колбасные коляски на левую руку и нагружая фуражку сигарами из душистого табака. Виленские горожане, в знак победы русского оружия, отпускали все бесплатно и потворствовали тому, кто уносил много продуктов. Иван Бытин стремился возвратиться к друзьям и подругам, но на перроне его остановила белокурая барышня, имевшая чем-то его, как нижнего чина, одарить. Он охотно принял от нее кисет, наполненный конфетами, и с удовлетворением прочитал вышитую надпись: «Кого люблю — тому дарю». Белокурая барышня вышивала кисет собственноручно, но надпись придумала ей ее горничная.

— Солдатик, ты будешь мне писать? — настойчиво пытала она его, счастливая передачей. — Про бой, про твои подвиги? Твой адрес — действующая армия?

Иван Бытин вертел кисет в руках, извлекая из него конфеты, где также нашел и адрес белокурой: она называла город и улицу, номер дома и квартиры, и он, разумеется, считал долгом писать ей непременно.

— Ты какого полка, солдатик, как тебя зовут? — допытывалась она.

Иван Бытин потел от неловкости, не зная, как звать себя — Иваном или Ванькой, он был груб по натуре, но не терпел фамильярности.

— Отвечай же, солдатик! — сгорала она от любопытства. Иван Бытин мнил скорее себя солдатищем, чем солдатиком. Он обиделся за ее фамильярность и, кивнув головой, высунул язык. Из уголка кисета он сделал комбинацию, похожую на комбинацию из трех пальцев.

— Понимаешь? — грозно воскликнул он, и у белокурой барышни покраснели уши.

— Когда солдат ложится с девкой переспать, он не называет своей фамилии!

Иван Бытин отступил на шаг и энергичным жестом бросил полученный кисет. Белокурая барышня разрыдалась, но Иван Бытин ушел, оставив ее без утешения. Он спешил к друзьям и подругам, чтобы рассказать о всем случившемся. Однако он неожиданно пришел к заключению, что не всякая правда может быть правдивой: его друзья верят, что он победит сердце берлинской потаскухи, но поверят ли они тому, что им польстилась белокурая барышня из благородных?

Нижние чины, попадавшиеся ему навстречу, лезли по тормозным площадкам и под вагоны; они грызли орехи, семечки, выплевывая скорлупу, хрустевшую под ногами. Стоял праздник, и люди без пользы для себя пожирали все, что созидалось годами: неправдивая правда лежала повсеместно.

К четвертой платформе железнодорожного дебаркадера плавно подошел санитарный поезд, привезший первую партию раненных под Гумбиненом. Патронессы благотворительных обществ, ожидавшие его прибытия на платформе, стремились нести в вагоны подарки и утешения. В вагонах пахло йодом и хлороформом, карболовой кислотой и борным раствором. Блестящая белизна бинтов и ваты походила на выпавший ранний снег, холодный, но радостный. Раненые нижние чины, однако, торжествовали не от праздничной чистоты, а от того, что каждый из них вышел из пекла боевого огня живым. Телесных же изъянов в виде ранений они в расчет не принимали.