Раубриттер

- Круглая такая штука. Железная, с оконцами. Здоровая, с добрую бомбарду размером. У нас в Салуццо такими обычно химикалию всякую сложную перевозят.

- Автоклав, - процедил Гримберт, чувствуя, как мертвеет сердце, наполняясь вместо крови густой холодной жижей, - Ну конечно. Лаубер предусмотрел и это.

Рыцарский доспех лязгнул пустыми патронниками, сводя вместе основные орудия. Рефлекторная реакция примитивного механизма на всплеск нейро-колебаний в мозге пилота. «Золотой Тур», обнаружив подобное, измерил бы гормональный фон своего хозяина и впрыснул в кровь тщательно просчитанный коктейль, призванный успокоить его и привести в тонус. Древняя железяка могла реагировать лишь таким образом.

Берхард выглядел озадаченным.

- Предусмотрел что?

- Лаубер умён и всегда действует обстоятельно. Это его почерк. Этот автоклав… Эта бочка предназначена для меня.

- С каких это пор людей как рыбу в бочках возят?

- В подобного рода автоклавах можно создать комфортную среду для перевозки. Температура, давление, влажность… Лаубер хочет, чтоб я перенёс путешествие в Женеву в наилучших условиях, не подвергая себя риску. Он очень заботится о моем здоровье. Кроме того, это лучший способ переправить меня через границу, не вызывая подозрений. Как консервы в закрытой банке. Что ж, Лаубер всегда умел думать на несколько ходов вперед.

- Сколько у нас времени?

Берхард ответил сразу же, без обычного раздумья. Понятно, чего. Он сам уже не раз прикидывал это, только молча, про себя.

- Часов шесть.

- А если мы будем идти ночью без сна и остановок?

За железное тело доспеха он не беспокоился, при всей своей медлительности и неуклюжести оно отличалось настойчивостью и упорством. В способности Берхарда идти всю ночь напролет он тоже не сомневался.

- Все равно нагонят, но ближе к утру.

- Тогда не будем терять времени.

- Да, мессир. Не будем.

***

В черно-белом мире лишенный своих красок закат не выглядит ни красочно, ни волнующе. Просто небо начинает стремительно темнеть, меня грязно-белый оттенок нестираного сукна на глухой свинцовый отлив. Накатывающая темнота слизывает острые грани утесов и скал, превращая их в глухие тяжелые монолиты. Нарушать эту гипнотическую иллюзию при помощи фар Гримберт не хотел. Да и ни чему выдавать свое местоположение светом к вящей радости преследователей.

Погоню он увидел еще засветло, после полудня. К тому моменту, как устаревшие сенсоры доспеха сумели разобрать человеческие фигуры, вынырнувшие из-за перешейка, расстояние сделалось пугающе небольшим – миль восемь или девять. Фигуры были крошечными, как ползущие по бумаги микроорганизмы, и двигались обманчиво медлительно, но Гримберт знал, что эта иллюзия развеется весьма скоро.

По их следу шла погоня – профессиональные и хорошо вышколенные ищейки. На фоне снега Гримберт в самом деле разобрал тринадцать фигур, двигающихся в ясно различимом боевом порядке. За ними, немного поодаль, следовал груженный трицикл, на спине которого был смутно различим бочонкоподобный силуэт автоклава. Берхард был прав, конструкция и в самом деле выглядела громоздкой – и достаточно большой, чтоб внутри могло уместиться сразу человек пять.

Внутри должно было быть просторнее, чем в рыцарской кабине. Но Гримберт знал, что ни за что не позволит затолкать себя внутрь. Лучше уж направить неспешно ковыляющую махину в пропасть. Жаль только, ни единой подходящей пропасти он не видел - они с Берхардом спустились в низовья Альб, где время словно стесало острые шпили скал, превратив их в молчаливые, распростершиеся на невообразимое расстояние, громады.

Не уйти – эта мысль монотонно стучала в основание черепа с той же размеренностью, с которой доспех переставлял свои лапы. Не уйти. Можно потратить все отпущенное им время, вспоминая все известные ему молитвы. Можно клясть Господа последними словами. Можно рычать от злости или трястись от страха. В этот раз – не уйти.

Ему и прежде приходилось сталкиваться с неразрешимыми ситуациями, но всегда за многотонными валунами проблем обнаруживался спасительный хвостик ариадновой нити, ведущий к спасению. На руинах рассыпавшегося плана возводился новый, уже учитывающий предыдущие недостатки. Поражение оборачивалось блестящей победой. Случайность переплавлялась в тактический ход.

Но не сейчас. В этот раз вся хитрость маркграфа Туринского бессильна, как бессилен паук, лишенный своего яда. Остается покориться судьбе и обстоятельствам. Разве что…

- Берхард.

Он даже не обернулся на ходу.

- Чего, мессир?

- Нагоняют?

- Нагоняют, мессир. Может, до рассвета и дотянем, а там…

Дотянем – так он и сказал. Берхард не собирался спасаться бегством и, глядя на его узкую спину, Гримберт подумал о том, что благородство, пожалуй, само по себе еще худший яд, чем подлость.