Раубриттер

«Спешка ни к чему, Магнебод. Видишь, его сиятельство Лотар тоже не спешит вводить в бой войска. Старый мерзавец».

«Ему и нет нужды вводить резерв, - проворчал старый рыцарь, - Его бароны и без того покрошат иберийских наёмников как свежую лепёшку. Пора идти к ним на помощь!»

«Обождём еще несколько минут, - отозвался Гримберт, наблюдая за хаотичной клокочущей реакцией в долине между холмами, - Альмогаварам обещано было платить только за выживших. Думаю, туринская казна будет нам благодарна, если стараниями баронов Салуццо нам удастся немного снизить траты…»

- …и вот когда от нас осталось едва десяток, мы услышали рёв. Это был настоящий рёв, мессир. И парень, уже готовый проткнуть меня своей проклятой пикой, вдруг заорал от страха и бросился наутек. И все другие тоже. Это неслись в бой туринские рыцари. Все в броне, с раскаленными стволами, они врезались в мятежников так, что запах дерьма сделался ощутимее запаха пороха и крови. Вот это была битва! Они кромсали шеренги отступающей пехоты автоматическими пушками, топтали их, выжигали как скверну… Мятежные бароны затрепетали, ощутив на себе ярость туринцев!

Затрепетали, но не отступили, подумал Гримберт, безо всякого смысла проверяя систему стабилизации доспеха, изношенную и несовершенную. Они знали, на что идут, эти бароны. Они были цепными псами Лотара, а псы всегда идут за хозяином, не потому, что сознают правильность этого выбора, а потому, что никакого выбора у них нет. Лотар был их сеньором и они слишком поздно поняли, во что он их втравил. Но даже тогда не отступили. Дрогнули, но не отступили. Наверно, среди них тоже много было старомодных дураков вроде Магнебода, привыкших уважать вассальные клятвы. Вот только орудия «Золотого Тура» не умели.

Гримберт вспомнил, как ликовал «Золотой Тур», громя боевые порядки мятежников. Как несколькими прицельными выстрелами главного калибра проломил зияющую прореху в строю вражеских рыцарей, обратив нескольких из них в беззвучно полыхающие громады искорёженного жаром металла. Кто-то успел полоснуть «Тура» пучком лайтеров, но мгновением позже оказался разделан вдоль лобовой бронеплиты, как рыба, обнажая потроха, состоящие из влажной человеческой плоти, паутины силовых кабелей и дымящегося пластика.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. «Золотой Тур» работал в полуавтономном режиме, подсказывая своему хозяину цели, и Гримберт равнодушно стирал их, превращая в облака раскалённого газа в ореоле металлических осколков. Он бил выверенными точно рассчитанными залпами, сокрушая вражеских рыцарей, точно мишени на туринском стрельбище. Это даже не было боем, скорее, планомерным механическим уничтожением.

Какой-то из вражеских рыцарей пошатнулся, когда бронебойный снаряд вдребезги разбил его колено, и опустил стволы дезактивированных орудий вниз, сдаваясь тем самым на милость победителя. Старый идиот. Он думал, что участвует в старой доброй войне, где стальные машины сходятся друг с другом, а победитель с поклоном принимает меч поверженного противника и угощает его вином. Гримберт без сожаления разнёс его в клочья.

- Славная это была картина, мессир…

Судя по затуманившемуся взгляду Берхарда, он и сам отчётливо видел все это – дымящиеся груды металла посреди долины, трепещущие знамена мятежников, пороховые кляксы шрапнельных снарядов, выкашивающих пехоту, тугие струи раскалённого огня, превращающие людей в жирный пепел, прилипший к расплавленным остовам кирас…

- Мы думали, маркграф де Салуццо двинет против туринцев свой резерв, своё личное знамя. У него было еще прилично сил.

- Но он не двинул, - Гримберт заставил тяжеленую голову доспеха сделать полу-кивок, - Я читал в летописях.

- Так точно, мессир. Предпочёл наблюдать издалека, как туринцы громят его баронов, точно быков на бойне. А потом выбросил белый флаг. Раскаялся в ереси и вновь приник к святой вере. Над полем боя ему померещился лик Святого Матфея.

- Чудо, - сухо подтвердил Гримберт, - Иначе и не скажешь.

Кажется, Берхард его не услышал.

- И маркграф Туринский в высочайшей милости простил ему все прегрешения против престола и Церкви. Лишь повелел сделать так, чтоб никто из мятежников не забыл этого дня. Паучье милосердие!

- Милосердие придумали трусы, - пробормотал Гримберт, - Чтобы оправдать свою неспособность совершить должное.