— Что мне за нужда? — прошептал Альберик с горечью. — Я не знаю этой женщины!
— Ошибаешься!
— Как? Разве я ее знаю? — вскричал молодой человек.
— Да, конечно, и знаешь довольно коротко…
Глаза виконта заблистали.
— Но, батюшка, — пролепетал он, — подумайте хорошенько о том, что вы говорите?.. Вы говорите, что я знаю ту, которую вы мне назначаете… Однако вам известно так же хорошо, как и мне, что я знаю только одну женщину…
— Кто же уверяет тебя в обратном? Уж не отказываешься ли ты на ней жениться? — спросил старик с коварной улыбкой.
— Отказываюсь?.. Отказываюсь?!. Тогда как, напротив, я боялся…
— Чего?
— Других планов с вашей стороны и сильного сопротивления к моему браку с кузиной.
— Зачем же стал бы я сопротивляться?
— Бланш бедна…
— Что за нужда? Ее благородное происхождение безукоризненно: бедный брат мой женился на знатной девушке… Притом ты, сын мой, богат за двоих и племянница мне нравится.
— Не знаю, как вас благодарить!
— Стало быть, ты любишь твою кузину?
— Страстно… и до сих пор сам не знал того: только опасение разлучиться с нею посредством другого брака открыло мне глаза…
— И ты думаешь, что Бланш тебя любит?
— Да, она меня любит целомудренной и нежной любовью сестры… я в этом уверен… но л надеюсь, что скоро полюбит любовью невесты.
— Прекрасно. Я поговорю с Бланш об этом. Потом мы назначим день вашей свадьбы…
— Когда же это будет?
— Скоро. Я думаю, что как только Бланш снимет траур, вашу свадьбу можно будет отпраздновать — тотчас же.
— Еще четыре месяца, — вскричал Альберик. — Как долго!
Старый граф отвечал только улыбкой.
В этот же день Альберик и Бланш были помолвлены. Виконт не ошибся: простодушная и искренняя любовь скоро заменила нежную дружбу сестры в любящей душе молодой девушки. До тех пор она смотрела на Альберика как на кузена; теперь она видела в нем супруга. Хотя ожидание казалось влюбленным слишком продолжительным, но недели и дни проходила для них в наслаждениях сладостной и доверчивой близости.
Время, назначенное графом, приближалось. Прошло три месяца, и, следовательно, до свадьбы оставался только один. Казалось, ничто не могло возмутить столь близкого счастья. Небо было чисто и безоблачно.
Однако собиралась гроза и скоро должен был загреметь гром.
Декабрь приближался к концу. Однажды вечером ревела буря. Старик и молодые люди сидели перед ярким огнем, горевшим в огромном камине гостиной. Альберик и Бланш строили очаровательные воздушные замки. Граф слушал их, улыбаясь. На высоких стенных часах пробило уже одиннадцать часов. Вдруг у парадной двери раздался сильный звонок. Граф задрожал.
— Кто бы мог приехать в такое позднее время и в такую погоду? — прошептал он.
Ответ на этот вопрос недолго заставил ждать себя. Через несколько минут быстрые шаги и звук шпор послышались в передней. Дверь отворилась, и в гостиную вошел или, скорее, вбежал молодой человек.
— Хотя меня здесь и не ждут, — вскричал он, — однако, вероятно, встретят как дорогого гостя.
— Сын всегда дорогой гость в доме отца… даже когда он этого не заслуживает, — отвечал граф торжественно.
И он протянул сыну руку, которую тот развязно поднес к губам.
— Здравствуйте, батюшка, — сказал он.
И заметив молодую девушку, поклонился ей.
— Мадемуазель де ла Бом, твоя кузина, — сказал старик.
Приезжий поклонился во второй раз, и взгляд его выразил очевидный восторг. Этим неожиданным приезжим был Филипп, младший сын графа. На Филиппе был мундир его полка. Со всей его одежды текла вода, потому что он приехал верхом, сапоги с серебряными шпорами были запачканы грязью.
XXXVII. Филипп
Филиппу было двадцать пять лет. Высокий и стройный, он был гораздо красивее старшего брата. Черные волосы, завивавшиеся от природы, обрамляли его продолговатое лицо, немножко побледневшее от бессонных ночей и излишних удовольствий. Большие глаза его представляли странную смесь бесстыдства и дерзких желаний. Черные шелковистые усы красиво закручивались над верхней губой. Словом, в лице и во всей наружности молодого человека было что-то такое, показывавшее негодяя и особенно нравящееся почти всем женщинам.