Равки

– Бог в помощь! – поприветствовал её Волков. – Мы охотники, заплутали, не знаем, как к посёлку выйти. Не подскажете?

– К посёлку? К какому посёлку? – улыбнулась она и стала ещё старше.

– Кесаево.

– Далеко посёлок, очень далеко. Муж раз в месяц туда ездит: ягоды отвозит, рыбу копчёную отвозит, чай, сахар привозит. День едет туда, там ночует, день едет обратно.

Она говорила протяжно, с незнакомым запинающимся акцентом.

– Кесаево?

– Не знаю. Может и Кесаево. Посёлок.

– А где муж ваш?

– Где муж? Рыбу ловит. Сёмга на нерест пошла. Зима скоро, запасы делаем. Вот где муж.

– Браконьерит, значит, муж ваш?

– А тебе какая забота, капитан? Ты не из рыбнадзора.

Женщина смотрела на него смеющимися глазами, слишком яркими на потемневшем лице. Ветер трепал меховую опушку на сине-красной шапке лопарки.

"Шамшура5, – вспомнил Волков. – А ей лет сорок, не больше. Старит жизнь на природе".

– А почему капитан?

– Из лейтенантов вырос, до адмирала не дорос, кто ж ещё? Лейтенант из вас один вон. Молодой, голодный, отсюда слышу, как в животе бурчит.

Лейтенантский желудок выдал особенно звонкую трель, и лопарка рассмеялась, обнажив крепкие желтоватые зубы.

– Садитесь к костру, покормлю вас.

Она скрылась в доме и через несколько минут вернулась с тремя грубыми глиняными мисками.

– Соль кончилась, без соли ешьте, как предки наши ели. А муж мой не браконьер, не может он быть браконьером. Мы – коренной народ, это вы пришлые. Мы можем и рыбу ловить, и зверя бить, сколько надо. Это и в Москве понимают.

– Ну не сердись, хозяйка. Глупость сказал, – Волков принял из её рук плошку с копчёной рыбой, пересыпанной морошкой. Задрался обшитый красной каймой рукав лопарки и показалось плотное борцовское запястье, Кожа, более светлая, чем на узкой кисти, туго обтягивала небольшие крепкие мышцы.

"Красивая молодая была, – подумал Волков"

На тонкой талии её синюю рубаху стягивал витой красный шнур, а выше плоского живота, неясно, но упруго торчали холмики грудей. Над расшитым воротом грубоватая кожа ныряла в ложбинку, и рот Волкова вдруг наполнился слюной. Ветер сменился и бросил ему в лицо запах чужой женщины, её дублёной кожи, пропитанной горькой полынью, мхом, сырным ароматом грибов и росистой брусники. Он увидел под толстым сукном длинное тело, обвитое буграми мышц. Увидел, как она лежит на медвежьей шкуре возле каменного очага в жарко натопленной избе. Там пахнет, как в бане, и немного как в псарне, и почему-то от этих запахов он твердеет и плывёт, как в голодных снах курсантской юности. Она смеётся, тускло загораются отражённым огнём и гаснут влажные зубы, и смотрит на него счастливо и снисходительно, как умеют смотреть снизу-вверх только женщины на своих любимых.

Волков наткнулся на лукаво сощуренные глаза лопарки, смутился, и уставился в плошку с едой.

"Нет, лет шестьдесят, не меньше, – подумал он, стараясь отогнать наваждение".

Лопарка вложила вторую миску в протянутые руки Шумилова, последнюю протянула Виноградову. Он сразу набил полный рот рыбой с ягодами, от натуги на глаза выступили слёзы.

– Совсем мальчик. Большой, крепкий, красивый мальчик, – сказала она ласково и провела рукой по жёсткому ёжику светлых волос. – Зачем такому мальчику воевать? Ему надо отрастить волосы, любить красивых женщин, рожать красивых детей.

– Мы ни с кем не воюем, – подал голос Шумилов, а Волков, не чувствуя вкуса, механически пережёвывал еду и видел только руку лопарки на голове лейтенанта.

Виноградов ел, жмурясь от удовольствия, а лопарка стояла, касаясь его головы и задумчиво смотрела за его спину. Волков обернулся. К берегу озера причалила лодчонка с гордо задранным вверх носом. На берег выпрыгнул высокий худой мужчина и ловко притянул лодку концом к чахлой берёзке. Поднял туго забитый мешок со дна и без напряжения закинул его на плечо, в правой руке блеснула острога.

– Муж? – спросил Волков.

Лопарка кивнула.

– А как зовут вас, хозяйка?

– Наталья.

– А мужа как зовут?

– Михаил, – услышал сзади Волков.

Лопарь сильно припадал на левую ногу. Он шёл свободно, с прямой спиной, будто сочащийся озёрной водой мешок ничего не весил.

– Игорь. – Волков принял острогу и протянул руку. Михаил опёрся и легко запрыгнул на каменистую площадку. Левая рука, изуродованная артритными буграми, крепко сжимала горловину мешка. Лицо слева бороздили рваные шрамы, пересекали впалую глазницу и тянулись по морщинистой щеке до обвисшего угла рта.

– Медведь? – Волков без стеснения рассматривал изувеченное лицо.

Михаил кивнул:

– Хозяин. По весне голодный был.

– Серьёзно. Как спасся-то?

– Спасся? – ухмыльнулся Михаил правой стороной рта. Слева лицо так и осталось безжизненной маской. – Не спасся он. В тупе6 шкура лежит, у очага.

– Кровью чуть не истёк, но приволок… – Наталья уже выходила из дома с новой плошкой. – Волокуши собрал и приволок. Долго потом откармливать Мишу пришлось, всё лето не вставал.

Михаил принял еду из рук жены и сел на камень. Он жадно ел, засовывая ложку с правой стороны. Скаля зубы, тянул уголком рта воздух. Недожёванная рыба вываливалась слева через безжизненно обвисшую губу. Волков, поморщившись, отвернулся.