Равная солнцу

— Ты помогал мне. Если кто-нибудь на базаре видел, как ты забираешь пилюли, скажешь, что я разрешила тебе поискать новые лекарства для своего желудка, — отныне это станет удобной вечной неприятностью.

Я улыбнулся.

— А теперь, прежде чем ты уйдешь к себе, я хочу прочесть тебе стихи, которые написала.

— Какая прекрасная неожиданность!

— Присядь.

Я взглянул на нее. Сидеть, когда она стоит? Это будет первый раз, когда я нарушу правила.

— Не стесняйся.

Я опустился на одну из подушек. Пери взяла листок глянцевой бумаги, на которой она любила писать стихи, и начала читать вслух.

Он робко, будто мышь, сновал тогда по дому,
Он стать умел невидимым другому.
Соперников не знал в храненьи тайны,
Но тих и скромен был необычайно.
Как мудрая жена, умел он слушать
И утешать всегда изливших душу.
Тот, кто решил — ослаблен он потерей,
Ошибся, — как клинок, он тверд и верен.
Не думай: «Мягче он вареной чечевицы,
Слабей ногтя изнеженной девицы…»
Душой сильнее он дамасской стали,
Лев сердцем, рык слабее львиного едва ли.
Мы знаем по нему, что можем сами
Сдержать внутри бушующее пламя.
Великих чтение и знание стихов
Его душой возносит выше куполов.
Он муж? Он женщина? Не все ли нам равно:
Пусть третий пол, но в нем воплощено
От них все лучшее. Попробуй возрази
Пайаму Джавахир-и-Ширази!

— Да не устанут твои руки! Это прекрасно.

— Ты говоришь так, потому что твои уши слышат лишь красоту, — ответила она с притворной скромностью.

— О нет, правда, — заверял я, расчувствовавшись.

Подумать только — царевна пишет мне хвалебные стихи! Никогда не посмел бы и надеяться на такое. Мужчины всегда считают меня ниже себя из-за моего отсутствующего инструмента, а женщины воображают, что я такой же, как они. Ошибаются все. Я и в самом деле третьего пола, совершеннее, чем те, кто жестко привязан к одной роли, заповеданной от рождения. Пери это поняла. Не считать меня увечным, а прославить то новое, чем я стал. Мое рождение как евнуха наконец было признано и отмечено такими же трубными звуками, которыми празднуют рождение мальчика.

Я был мужчиной, поэтому мне захотелось обнять ее; как ее слуга, я мог лишь приветствовать ее. Столкновение чувств взметнуло меня на ноги. И я просто остался стоять, не зная, что делать дальше, пока улыбка Пери не сказала мне — она понимает, что творится в моем сердце.

Весь день во дворце было тихо. Чуткий, словно кот, я ловил каждый шум, который мог сказать — свершилось. Но все молчало. Ближе к вечеру я сказал Пери, что хочу вернуться на крышу и постараться оттуда разглядеть, проглочены ли наши пилюли.

— Можешь идти, — сказала она. — Я прикажу кому-нибудь из служанок принести тебе поесть.

— Благодарю вас, повелительница.

Я размотал свой тюрбан, взял один из чадоров ее девушек, прикрылся и взобрался на крышу. Белый холодный туман наплывал отовсюду. Я укутал голову и глянул в небо, мерцающее первыми звездами. Когда одна из них мигнула мне, я представил, что это Хадидже сообщает о своем прибытии…

Пушка выстрелила, и Азар-хатун принесла мне одеяло и ужин. Должно быть, Пери сказала ей не жалеть ничего. Жареный барашек, прямо-таки спадающий с косточки, несколько сортов риса, тушеная ягнятина с зеленью и лимоном, цыпленок с подслащенным барбарисом, огурцы с простоквашей и мятой, горячий хлеб. Когда я поел, Азар поставила передо мной большую пиалу чая, сдобренного кардамоном.

— Как черный убор оттеняет твои глаза цвета кофе… — поддразнила она меня, и улыбка ее была ярче благодаря чудной родинке около нижней губки.

— Только подобная тебе роза милостива даже к скромнейшему из цветов, — принялся заигрывать я.

— А что ты делаешь на крыше?

— Изучаю звезды, — сообщил я. — Царевна попросила меня углубить мои знания планет и светил.

Я надеялся не увидеть, как открывается дверь дома Хассана, поскольку это значило бы, что шах жив. Но когда луна поднялась высоко в небеса, дверь заскрипела, отворяясь, и Хассан вышел с человеком в простой одежде — с шахом — и несколькими хорошо вооруженными телохранителями. Я просто вспыхнул от разочарования. По всей видимости, пилюли он не глотал. Ну а если принял и они оказались недостаточно сильными?

Когда они исчезли, мне больше было незачем мерзнуть снаружи. Я спустился и нашел Пери.

— Они только что ушли праздновать, — доложил я, и гнев сводил мне челюсти.

— Что ж, пускай, — холодно ответила Пери. — Почему бы тебе не помочь мне с этими письмами?