— Что мы можем сделать? Убийства были по прямому приказу твоего брата, света вселенной.
— Дядя, оставь дворцовые витиеватости. Шах уничтожил половину династии. Собираются ли высокородные что-нибудь сделать?
— А что мы можем?
— Шах, впавший в безумие, может быть смещен законным образом.
— Но этот не безумен, не болен и не слеп. У нас нет веских оснований.
— Несправедливость — не основание?
— Нет несправедливости в том, что исходит от шаха.
— Опять дворцовое пустословие, — сказала Пери. — Разве знатным все равно, что происходит?
— Конечно нет. Все удручены положением дел.
— Ты просил кызылбашей о помощи?
— Нет, ведь их отправили громить суфиев.
— Почему? Они же этого не заслужили.
— Знаю.
— Придворные мужчины или нет?
Его плечи напряглись.
— Повсюду шпионы Исмаила. Никто дохнуть не может без того, чтоб он не услышал.
— О Всемогущий! Я безоружная женщина, просящая о помощи, — никто не решается встать за верное дело?
— Что такое «верное дело»?
— Когда правители других царств обнаруживали признаки умственного нездоровья, знатные придворные просили старейшую из женщин-родственниц о разрешении сместить его, и когда получали, то смещали безумца. Похоже, те люди были храбрее наших.
Он чувствовал себя так неуютно, словно она держала у его глаза раскаленную кочергу.
— Я хотел бы помочь.
— Разве ты и другие не боятся, что он не прекратит убивать своих единокровных?
— Конечно. Все надеются, что, проявив верность, они останутся невредимы. Любое проявление неверности карается так быстро, что мы и подумать об этом не смеем.
— Мой отец был прав, заперев его в тюрьму, — сказала она. — Мне надо было быть осторожнее. Он разглядел в Исмаиле то, чего никто из нас не знал.
— Верно.
— Ты можешь, по крайней мере, защитить внуков Султанам?
— Если шах потребует их смерти — нет.
— Шамхал, что с тобой стало?
— Я пытаюсь выжить как могу. Это все, что человек может при таких обстоятельствах.
— Так жить — мерзко.
Его широкое лицо набухло от гнева.
— Ты так считаешь? Другие возможности куда мерзостнее.
— А именно?
— А именно то, что я, по крайней мере, советую Исмаилу каждый день, стараясь добиться милосердия и благости. Я пытаюсь повлиять на его решения, приводя примеры доброты. Что делаешь ты?
— Он не оставил мне ни единой попытки что-нибудь сделать.
— В точности как мне. Ты обошлась с ним пренебрежительно. Ты отвергала его приказы. Ты не воспользовалась временем, за которое могла стать доверенным слугой. Вот итог — у тебя не осталось никакого влияния.
Лицо Пери сверкнуло темным пламенем.
— Я заслужила лучшего.
— Почему?
— Потому что я столько знаю. Потому что я дочь своего отца. Потому что я искуснее правлю, чем он.
— Все правда, но сейчас это нам не поможет. Я умолял тебя склониться перед ним, явить свою покорность. Но ты не пошла на соглашение и потому осталась бессильной.
— По крайней мере, я не струсила. Я стою за то, во что верю.
— Красивые слова, — сказал он. — Они могут стать еще красивее, когда ты претворишь их в стихи. Но что пользы от слов? Сейчас, когда тебе это нужнее всего, ты не можешь даже добиться приема у своего брата.
— Я не склонюсь перед его нелепыми приказами, как ты. Сколько людей ты еще оставишь и увидишь мертвыми?
— Столько, сколько надо, пока я могу влиять на него настолько, насколько могу, и приспосабливаться, когда не могу.
— А если ты проснешься и увидишь над собой его слуг с удавкой в руках?
— Я буду исполнять свой долг.
Пери была так потрясена, что ударила себя кулаками в виски:
— Словно крысу уговариваешь не есть из отхожих ям!
— Ты сама жрешь дерьмо! — взревел Шамхал так, что у меня отдалось в зубах. — А если ты попытаешься сбросить его и увидишь тех же слуг, но над собой?!
— По крайней мере, умру, зная, что сделала все, что могла, противясь ему!
Пери вскочила и набросила чадор.
— Дочь моей сестры, погоди минуту. Все благодарили бы тебя, если б ты его укротила.
— Как мне теперь это сделать? — ответила она. — Все вы, мужчины, были просто счастливы, позволив ему отстранить меня от дворцовых дел. И как быстро!
— То был прямой приказ.
— Но возрази вы ему, я бы сохранила хоть какое-то влияние. Да, я бессильна, но ты помогаешь Исмаилу держать меня в этом положении. Как и кто остановит его теперь?
Широкобородый, широкоплечий, Шамхал в этот миг выглядел беспомощным.
— Я не знаю. Придется ждать, когда кызылбаши вернутся с охоты на суфиев, и мы узнаем, помогут ли они.
— Но в их отсутствие наш род могут истребить!
Шамхал воздел ладони к небу, словно говоря, что все в руках Божьих.
Губы Пери искривило отвращение, и она дернула пичех, скрывая лицо.
— И говорят, что женщины трусихи! — воскликнула она, стискивая чадор под подбородком на пути к двери.
Дядя не сделал попытки остановить ее. Я неумело прикрыл лицо и туловище.
Снаружи царевна дала волю чувствам.