Равная солнцу

— О великий Бог! — взывала она, пока мы шли по улице. — Молю Тебя, снизойди до нас! Вразуми меня, как поступить, ибо я в растерянности. Темны времена эти, как никогда. Газзали писал, что без справедливости нет ничего — ни верности, ни верноподданичества, ни процветания, ни, наконец, самой страны. Нам грозит потерять все. О Боже, яви своим слугам луч света в этой тьме!

Я вторил ее молитве, когда мы шли садами, спускались в потайной ход и спешили в холоде и мраке. Но здесь я вздохнул с облегчением оттого, что мы не на улице, где нас могли узнать. Мы проникли без всяких сложностей в разрушающийся садовый домик, сбросили покровы и ушли домой через гаремный сад. В своих покоях царевна вдруг села, словно ей отказали ноги. Ее родной дядя! Это был жесточайший из ударов.

— К кому нам теперь обратиться? К мирзе Салману? — Ее улыбка была усталой и горестной. — Он всего лишь второразрядный чиновник. Кызылбаши его не послушают.

Глаза Пери впервые за много месяцев потухли. Это напомнило мне взгляд узника, идущего на казнь. Руки ее лежали на коленях ладонями кверху, маленькие, нежные, роспись хной стерлась. Минуту она смотрела на них.

— Я боюсь, — вдруг шепнула она.

Меня словно громом поразила простота этого признания — и породила решимость пожертвовать собой ради царевны. Моего боевого задора хватило бы на троих, и я поклялся сделать все, что могу, дабы уберечь ее.

ГЛАВА 6 БОЕВОЙ КЛИЧ

Каве получил весть, что его восемнадцатому, и последнему сыну велено явиться к Зоххаку и его змеям. Услышав это, он бросил кузницу и отправился к дворцу, могучие мышцы его рук вздувались узлами от гнева, и так велик был его гнев, что прошел он сквозь стражу и прервал Зоххака, державшего совет.

«Пресветлый шах, — прорычал он, и глаза его сверкали, как искры из горна, — ты правишь семью пределами, и казна твоя ломится от золота. Почему ты отнимаешь у меня мое единственное достояние? Если ты так справедлив, как это утверждают, ты оставишь в покое моего единственного сына и не будешь поддерживать этого зла».

Зоххак ощутил медь на языке. Как он сможет оправдать свои поступки? Ему хотелось выглядеть чистым в глазах всего мира.

«Я отпущу твоего сына, — ответил он и отдал такой приказ. — А теперь ты должен подписать такую бумагу, подтверждающую справедливость моего правления. Это нетрудно?»

Когда Каве прочитал бумагу и увидел там имена всех сановников, его скулы побагровели, глаза выкатились, а мышцы шеи вздулись.

«Вы все просто шайка трусов! — закричал он на придворных. — Как вы можете ставить свои имена под такой ложью и называть себя мужчинами?»

С ревом он изорвал свидетельство в клочья и растоптал их, пока сановники глазели на него, словно он был бешеным псом. Затем он в ярости бросился вон из дворца. На главной площади города он сорвал с себя черный фартук кузнеца и на острие копья поднял в небо, чтобы люди видели его издалека и отовсюду. Хлынули они со всей страны и присоединились к его делу.

«Справедливости! — кричали они. — Справедливости!»

Женская половина дворца была тиха, словно кладбище, и лица большинства ее обитательниц были печальны. Страх висел в каждой комнате, будто густой, неизгоняемый туман. Кончилось ли все? Или кто-то будет следующим?