Равнение на президента!

– Не троньте инвалида! – и постучал по одной из ног. Раздался глухой звук, обозначавший, что под штаниной у него находится протез. – Никуда я от вас не убегу.

Сложив стульчик, подобрав картонку, мужичок поковылял в только одному ему известном направлении. Вскоре солдаты спустились в небольшой подвальчик, где стоял стол, а в углу лежали скребки и метлы.

– Я тут дворник на рынке. Что мне платят? Ничего не платят! – кудахтал мужик. Трое смотрели на него напряженно. – Да вы не волнуйтесь, ребята, – он выложил монетку на стол. Включил лампу и стал крутить под ней найденный экземпляр.

Одноглазый мужичонка, так его растак, глядел на монету в течение минут двух, при этом он вздыхал и охал, не обращая внимания на натужные вопросы Валетова.

– Сколько? Ну, сколько? – вился вокруг него мелкий до тех пор, пока Простаков не прищемил ему хвост.

– Стойте, успокойтесь, – бормотал мужик. – Сейчас я вам все скажу. Сейчас я назову цену. Я дам вам за эту монету, – он задумался, – пятьдесят рублей. Это большие деньги для такой мелочи.

Резинкин помрачнел, а Простаков выхватил с пояса штык-нож и воткнул его аккуратно между ладонями мужика. Острие лезвия вошло в миллиметре от монеты. Одноглазый в испуге отдернул руки и одним-единственным зрачком, расширившимся от ужаса до огромных размеров, глядел на здоровяка, который едва не оттяпал ему еще и пальцы.

Простаков улыбался.

– Извини, – пробормотал он, забирая денежку. – Я забыл, что для пальцев протезов-то не делают, может быть, я был бы повежливее. На, – Простаков отдал монету Резинкину, – останется тебе как сувенир. Будем мы тут из-за пятидесяти рублей бодягу разводить.

Солдаты пошли обратно. Валетов на прощанье показал этому то ли дворнику, то ли бомжу, то ли непонятно кому средний палец на руке и последовал за остальными.

– Стойте! – взмолился дворник. – Дам сто рублей! – но его никто не слушал. – Дам двести!

Первым остановился Валетов, которому хотелось пива и было наплевать на монету. Но Простаков упрямо поднимался из подвала наверх.

– Триста!

Резинкин начал оказывать сопротивление, но Леха его вовремя схватил за ремень и тянул все выше и выше.

– Четыреста!

Остановившись около двери, Леха повернулся и, прищурившись, взглянул на мужичка:

– Две тысячи. Иначе эту монету ты никогда не увидишь.

Мужичонка, вскочивший было со стула, вновь плюхнулся на него и забился в истерике:

– Но у меня нет таких денег!

– Значит, эта монета стоит как минимум в два раза больше, если ты согласен ее купить за две, – тут же начал отрабатывать собственное образование Валетов. – Ведь ты не дурак и сам хочешь остаться с прибылью. Поэтому и собрался, и пошел с рынка, а не стал там с нами разговаривать. День удался, да, мужик? – улыбался Валетов, снова спускаясь по ступенькам вниз.

– У меня нет двух тысяч! – жался скупщик. – Мне надо время.

– А сколько у тебя есть? – спросил практичный Леха, прикидывая, что, если мужик сейчас даст полторы, это уже неплохо. Правда, согласится ли с этим хозяин монеты... Но, скорее всего, согласится. Иначе проведет неспокойную ночь. А никто не любит Простакова – он ведь может так достать товарища, что впоследствии только от его разговоров о неправильном поведении становится дурно и болит голова. Нет, он руками не трогает, просто никуда не отпускает тебя из комнаты в течение трех часов и посреди ночи долдонит о том, что товарищ боец повел себя неверно и должен был вести себя иначе – так, как надо Леше Простакову.

Закатив за веко свой единственный глаз и оставшись на мгновение практически слепым, старик поднялся, вернул глаз в нормальное положение и подошел к кубышке, из которой вытряс все имеющиеся у него деньги.

– Вот, тысяча шестьсот пятьдесят рублей. Если не хотите ждать два часа, можете забрать вот эти деньги – и отдайте мне монету.

Солдаты переглянулись.

– Кто знает, сколько он еще там ходить будет, – прошептал на ухо Простаков. – Соглашайся. Пива упьемся!

– Но ведь она стоит четыре тысячи, – возражал Резинкин.

– Да не знаем мы, сколько она стоит! Давай заберем деньги, отдадим монету и уйдем.

На том и порешили. Поменяв все, что у него было, и забрав монету, мужичок возьми да и улыбнись, что могло свести все его усилия на нет, потому как Лехе не нравилось, когда его обманывают, а обманывали его очень часто, но в основном свои же друзья, и потом ему об этом рассказывали. Он злился, но никому рук и ног не отрывал. А здесь же вот чужой человек, и улыбается точно так же, как Валетов, когда обманывал его. Он эту улыбочку хорошо знал. Леха повелся было, но Резинкин помахал перед его носом деньгами, часть из которых была замусолена и весьма грязна, но это все-таки деньги, и им сейчас на том же рынке за эти деньги дадут несколько бутылок пива, которые еще необходимо искусно затарить в шинель и уйти в какое-нибудь укромное местечко.