Равнение на президента!

Сидя вечером в каптерке, датые и довольные, Простаков, Валетов и Резинкин начали играть в карты. Понятное дело, что теперь Леха пользовался авторитетом. Но почему-то, когда они играли втроем, Простакову опять не везло, и он проиграл пачку сигарет, купленную на рынке.

– Хватит придуряться! – злился Валетов. – Играй нормально.

Но Леха продолжал сдувать все подряд. В одну из раздач Резинкин стал гоготать без удержу.

– Ты че? – не понял его оставшийся недовольным сегодняшним днем Фрол.

– Да на, погляди! – Он отдал ему карты, и Валетов увидел, что на руках у Витька оказались две пиковые дамы.

– Это че такое?

Простаков улыбался во всю пачку:

– Тройка, семерка, туз. Ха-ха-ха! Как у Пушкина. Вы думаете, почему я у одноглазого выиграл? У меня в кармане еще одна колода была. Понятно? Кто меня учил-то?! А? – Он гоготал во всю глотку.

– Откуда? – недоумевал Фрол.

– Те карты, что я из вас вытряс, я собрал и...

Раскрылась дверь каптерки, и на пороге появился лейтенант Мудрецкий, дежуривший в эту ночь.

– Оборзели совсем! Людям спать не даете! Карты убрали.

Порявкав на пацанов, Юра закрыл дверь и ушел спать. Мудрецкий ненавидел дежурить в роте. Каждую ночь, как он заступал на дежурство, случалась какая-нибудь гадость: один другому морду набьет или какие-нибудь уроды в сортире марихуаны обкурятся. Сегодня, как это ни странно, в роте все прошло спокойно.

Лейтенант вышел из каптерки, посмотрел на взлетку. Так, следов крови нет – замечательно. Прошел в сортир – чисто. Дневальный на тумбочке стоит. Взглянув на часы, Мудрецкий посмотрел на тумбочку.

– Эу! – крикнул он. Дневальный, замерев по стойке «вольно», дремал. – Хорош спать, ори давай.

Встрепенувшись и раскрыв глаза, человек в форме увидел, что на часах уже шесть-ноль одна, и выкрикнул ненавистную команду:

– Рота, подъем!

Одновременно с его словами на этаж вошел комбат, гладко выбритый, морда бледно-красная с морозца, весь такой деловой, подтянутый, насколько это возможно с его огромным пузом. И тут же дневальный прокричал:

– Смирно!

Лейтенант на том самом месте, где застала его команда, обернулся кругом и замер – в коридоре больше никого.

– Че такое, я не понял, где люди? – забухтел комбат. – Минута прошла, никого не наблюдаю. Где дежурный?

Начался новый армейский день. Тем временем Простаков, лежа в каптерке и придавив собою во сне Резинкина, попытался разлепить глаза, но у него ничего не получалось до тех пор, пока Фрол, очнувшись, не стал пихать его в плечо. Не успели они прийти в себя со сна, как в каптерку завалил комбат, застав троих приятелей в месте, где им быть совершенно не положено.

– Это че такое? – бурчал Стойлохряков. – Ну-ка, построились! – Троица поднялась и оправилась. – За мной! – скомандовал Стойлохряков, и солдатам пришлось подчиниться. Он, не давая им одеться, в одной форме провел из казармы в штаб и застроил их у себя в кабинете.

Приказав дежурному приготовить себе чаю, комбат недолго тянул кота за интимное место:

– Где монета?

Никто из троих не пошевелился. У каждого в голове возникла одна и та же мысль: как комбат узнал о находке?

– Монету сюда! – палец стучал по крышке стола.

Никто не шевелился.

– Вы о чем? – заискивающе Фрол приблизился к начальнику, но тут же был окриком возвращен на место.

– Я не буду с вами шутки шутить! – комбат стучал уже кулаком по столу. Но его проявления крайнего нетерпения не ускорили сдачу денежки. – Мне что, с каждым по отдельности беседовать? – Стойлохряков хитро прищурился. – А может, попроще поступим? Задержу-ка я вас, ребята, на месяц здесь. Может, вы в отпуск не пойдете? Согласны каждый день копать?

Надо бы конфликт урегулировать как можно быстрее и с меньшими последствиями. Но никто из троицы не хотел первым начинать торги. По логике вещей, Витек сам должен был решить, отдавать монету или нет. Слава богу, это понимал и Простаков, и Фрол. Они молчали и ждали, пока Резинкин сдаст собственное добро. На крайний случай у них остались деньги – это уже неплохо. Фиг бы с ней, с этой монетой! Но Резинкин стоял не шелохнувшись и честными, преданными глазами глядел на комбата, не желая утрачивать древнюю реликвию, с тысяча шестьсот какого там она года, он не помнил.

Наконец Простаков наступил Резинкину на ногу, и тот заорал:

– А-а! А, да. Я, я. У меня... У меня, товарищ полковник, монета, – он порылся в карманах и выложил на стол желтенький кружочек.

Комбат, довольный, разрешил удалиться военнослужащим, но после завтрака вновь вернуться сюда к нему, вместе с лейтенантом Мудрецким. Как только солдаты ушли, подполковник принялся разглядывать находку. Он вертел ее в руках некоторое время, а затем точно так же, как Валетов, попробовал монету на зуб и поглядел, осталась ли на ней вмятина.

– Ну, ни фига себе! – Он снял трубку телефона и сообщил, что едет.