Равнение на знамя

М. Ю. Лермонтов — А. А. Лопухину

Мой милый Алеша.

Я уверен, что ты получил письма мои, которые я тебе писал из действующего отряда в Чечне, неуверен также, что ты мне не отвечал, ибо я ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись; ты не можешь вообразить, как тяжела мысль, что друзья нас забывают. С тех пор, как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом. У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось 6 часов сряду. Нас было всего 2000пехоты, а их до 6тысяч; и все время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте — кажется, хорошо! — вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью. Когда мы увидимся, я тебе расскажу подробности очень интересные, — только бог знает, когда мы увидимся. Я теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. Если ты будешь мне писать, то вот адрес: «на Кавказскую линию, в действующий отряд генерал-лейтенанта Голофеева, на левый фланг». Я здесь проведу до конца ноября, а потом не знаю, куда отправлюсь — в Ставрополь, на Черное море или в Тифлис. Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не показались приторными.

Пятигорск, 12 сентября 1840 г.

Глава 3 Кладоискатели

Грузовая машина, с натугой катившая по безлюдным местам, то с «зеленкой», то с голыми скалами по бокам, выглядела убого и даже жалко: хотя и не напоминала знаменитый санитарный автомобиль, антиквариат из «Кавказской пленницы», но все же за километр видно было, что возраст у нее преклонный. Потрепанный «ГАЗ-51» с глухой квадратной будкой, обитой посеревшей жестью без всяких надписей…

Вид у машины был настолько местный, настолько раздолбанный и, даже можно смело сказать, бичевский, что серьезного басмача, окажись он поблизости, этот агрегат вряд ли заинтересовал бы — зачем?

А между тем потрепанный фургон вел себя странно. Время от времени одна половинка его задней двери приоткрывалась, не особенно широко, и оттуда прямо на ходу выпадала фигура в камуфляже, сфере с забралом, хорошо вооруженная и оснащенная. Фигура мастерски приземлялась на полусогнутые, тут же заваливалась на бок, перекатом уходила в лесок, под защиту деревьев и какое-то время лежала там неподвижно, как камень, присматриваясь и прислушиваясь: не заметил ли кто? Тем временем дверца захлопывалась, таратайка ехала дальше. А через небольшой промежуток времени все повторялось: в полуоткрытую дверцу бесшумно десантировалась очередная фигура в камуфляже, шустрым перекатом исчезала в «зеленке», и как не было никого на дороге, не верите — обыщите всю округу…

Эти нехитрые манипуляции повторились ровно шесть раз — к месту были доставлены две тройки. Тот, что выпрыгнул первым, по диспозиции оказался последним — и, пригибаясь, держа палец на курке, двинулся параллельно дороге, в ту сторону, куда уехала машина. Вскоре встретил второго, и они двинулись дальше уже вдвоем, а там и втроем… И так пока не собрались все шестеро. И Вовка Уланов, стоя на невеликой полянке, тихонько пропел:

— Шесть ворчунов пошли на парад, один хотел отстать, его заметил штурмовик, и их осталось пять…

— Не накаркай, Менестрель, — сварливо отозвался Доронин.

Полковник Рахманин без особой необходимости, просто по рефлексу командира, проворчал:

— Разговорчики… Пошли.