Равнение на знамя

Только если мы в ударе,
Нас и ломом не возьмешь.
Закажите мне в Кизляре
Огромадный вострый нож.
Шоб я вышел из тумана
С пулеметом на ремне.
Ножик будет для душмана,
А медаль придется мне…

Потом он замолчал и, судя по звукам, посторонился. В палатку, нагибая голову, просунулся Доронин и тихонько сообщил:

— Только что был перехват. Клюнули. Кто-то из аула подробно расписал про новоприбывших, про то, что гяуры гудят как паровозы. — В глазах у него зажглось торжество. — А напоследок аульному ответили, что все без изменений, пусть ждет…

«Вот оно!» — мысленно вскричал про себя полковник.

Момент истины, как говорится. Клюнула наша рыбка в шапке с зеленой по-лоской, на которую, мы-то знаем, не имеет никакого права… Клюнула. Как и в прошлые разы, они наверняка придут посреди ночи, в «час быка», когда спать хочется невероятно, слипаются веки даже у самых дисциплинированных часовых.

Полковник молча кивнул, и Доронин убрал голову из палатки, присел рядом с входом. Старательно поддерживая игру, свинтил пробку с литровой бутылки с доподлинной водочной этикеткой, набулькал полстакана натуральной водички, протянул Уланову — тот уже отложил гитару, сидел с мерцающим экранчиком мобильника в руке. Стакан принял, как и полагалось по роли, осушил, добросовестно покривился и вновь уткнулся в экран.

Доронин покосился на него не то чтобы неодобрительно — просто до сих пор как-то не мог к этим новшествам привыкнуть. Еще лет десять назад это выглядело бы чистейшей научной фантастикой: офицер, пребывающий на задании в поле, преспокойно переговаривается эсэмэсками с оставшейся в Москве подругой. Сам Доронин так ни разу подобной связью и не воспользовался, хотя никто, конечно, не запрещал. Просто-напросто это было новшество, одно из тех, к которому он никак не мог привыкнуть.

«Интересно, как это называется? — подумал он. — Старость или попросту консерватизм? Ну, до старости нам еще шлепать и шлепать, так что выберем второе… но до чего же рожа у Менестреля, право слово, одухотворенная… по крохотным клавишам лупит как дятел по сухой березе… А вот взять да и отбить Ксении депешу — мол, жив-здоров, торчим в Каспийске, от скуки дохнем… Нет, непривычно это как-то, и все тут, да и она наверняка будет голову ломать над коротким ответом. Другое поколение, да… Нынче первоклашки друг с другом эсэмэсятся чаще, чем ртом говорят…»

Уланов, освещенный экранчиком, с головой ушел в переписку, чем, конечно, не мог ни насторожить, ни удивить стороннего наблюдателя, если таковой все же торчал с биноклем где-то на чердаке. Обычное дело по нынешним временам, это даже местные знают. Да, вот именно, одухотворенная рожа…

Временами Доронин потаенно завидовал молодым вроде Менестреля, от которых его отделяло десять — пятнадцать лет. Не молодости завидовал и уж тем более не мастерству — нас, стариков, они все равно до-олгонько еще не переплюнут.

Тут другое. Совершенно другое. Ребятки вроде Вовки практически не застали перестроечные, не к ночи будь помянуты, времена — когда из родного и, казалось бы, надежного тыла тебя и твоих сослуживцев гвоздили порой почище, чем вооруженный враг. Ругань из собственного тыла иногда ранит больше, чем направленная в тебя пуля супостата. А ругани хватало, начиная с Вильнюса, когда Меченый, глазом не моргнув, принародно отрекся от тех, кому сам же ставил задание. И если бы только это… Грустно и противно вспоминать все, что творилось со страной, когда газеты честили тебя и твоих сослуживцев убийцами, когда горластые кривозащитники требовали урезать армию до парадного полка («Ето кто ж на нас нападеть-то?»), госбезопасность предлагали распустить вовсе… И самое страшное, что им рукоплескали толпы, вот именно это было самое страшное, и порой казалось, что ничего уже не поправить, что страна окончательно рушится в какую-то яму, которой и названия нет.

Выкарабкались. Поумнела страна, выздоровела. Вот только молодежь уже не знает, что чувствовали те, кто служил тогда… А может, оно и к лучшему? А то получится классическое старческое брюзжанье: мол, мы в их годы… а они лиха не хлебали, похлебку шилом не наворачивали…

Он встрепенулся, почувствовав на плече руку полковника.

— Выходим помаленьку, — сказал Рахманин. — Самая пора.

Доронин хмуро кивнул и поднялся. Уланов успел с невероятной быстротой отстучать, что у него садится батарея и он наберет потом, когда подзарядится. Отправил сообщение и тоже поднялся.