Её мысли бесконечно крутились вокруг одного и того же. Она не переживёт эту войну Искры. В тот момент она была уверена в этом, как ни в чём другом. Она предала слишком многих, включая Боласа. Дракон, или его приспешники, или её бывшие друзья — кто-нибудь непременно убьёт её. Рано или поздно. Им придётся это сделать. Неизбежно.
Но перед смертью она намеревалась совершить хоть что-то хорошее. Это был её долг перед всеми гольгари. Чудовище не может искупить свои грехи. Но может искупить грехи своего народа.
— Прямо сейчас по всему городу гольгари открывают безопасные проходы для всех жителей Равники, которых сумеют отыскать, — сказала она. — Мы сражаемся с армией Боласа и спасаем жизни. А затем — больше для показухи — добавила с едким сарказмом: — Не стоит благодарности.
Раль ничего не сказал.
Зато сказала Кайя: — Это прекрасно. Но теперь нам предстоит уладить ещё одно дело...
Глава XLIII
Гидеон Джура
Уведя из-под удара большую часть гражданских, войска мироходцев и гильдий взяли Жуткую орду в клещи. С каждой минутой к ним прибывало подкрепление, свидетельствуя о том, что переговоры Кайи с груулами, оржовами, селезнийцами и гольгари увенчались успехом.
На севере Нисса примкнула к Анграту и вервольфу Арлинн Корд, возглавляющим небольшую, но очень рьяную армию груулов и гольгари. На востоке Тамиё и Нарсет сражались плечом к плечу с Ворелом и его знахарями-симиками. С юга Тибальт и оккультист Давриел Кейн вели в бой горстку призванных Кейном демонов вместе с оружейниками-иззетами и оржовскими рыцарями, великанами и гаргульями. Мироходка, назвавшаяся просто Скиталицей, нанесла противнику сокрушительный удар с запада, вырубая своим мечом широкие просеки в рядах вечных, пока Боруво и гвардейцы-ледевы из Селезнии прикрывали ей спину. А сам Гидеон верхом на Клятве сражался бок о бок с Аурелией, её небесными рыцарями и летунами из других гильдий, с высоты сея смерть среди снопов и фаланг врага.
В действительности, Гидеон разглядел бойцов из каждой гильдии, кроме Ракдоса и подконтрольного Довину Баану Азориуса. Даже наёмники-димиры вылезали на свет, чтобы уничтожать вечных.
Мироходцев тоже заметно прибавилось. Имён многих новичков он не знал. Некоторые из этих неизвестных мироходцев уже пали, лишившись своих Искр и превратившись в зловещие остовы, оседающие на землю в предсмертных объятьях своих убийц-вечных.
И, пока остальные доблестно сражались с силами Боласа, чуть поодаль, на крыше здания, литомантка Нахири по необъяснимой причине сцепилась в жестокой схватке с мироходцем-вампиром Сорином Марковым.
Гидеон хотел было подлететь к этим двум идиотам и потребовать у них объяснить, какого чёрта они устроили — но решил не тратить понапрасну время и усилия. Взглянув вниз, он увидел, как Скиталица (в своих характерных белых одеждах) и Кейн (в своих характерных чёрных) пробились в центр сражения, где, разумеется, шла самая жаркая сеча. Вскоре мироходцев, отрезанных от поддержки гильдий, окружили вечные. Вдвоём они были лёгкой добычей.
Гидеон поспешно направил Клятву вниз. Её копыта размозжили череп вечному, когда Гидеон выпрыгнул из седла, чтобы встать на защиту мироходцев, которых едва знал. Его аура вспыхнула, помешав вечному схватить Скиталицу. — Назад! — крикнул он сквозь грохот сражения. — Их слишком много!
Скиталице удавалось держать врагов на расстоянии благодаря широким взмахам своего палаша. Но след из чистой белой маны, который оставляло за собой её оружие, постепенно тускнел. Она повернулась к Гидеону, и из-под её надвинутой на лицо широкополой шляпы раздался отчаянный крик:
— Что?
Гидеону Джуре ничего не оставалось, кроме как хорошенько размахнуться, и — потрескивая аурой неуязвимости — двинуть Скиталице в челюсть с такой силой, которая могла бы свалить с ног сразу с полдюжины мироходцев. Её же голова откинулась назад всего на пару дюймов — потому что остальную кинетическую энергию от удара она поглотила и трансформировала в белую ману, которая потекла по её руке прямиком в меч. Секундой позже перезаряженное оружие вновь без малейших усилий рассекало вечных надвое.
Кейн, между тем, прошептал заклинание и призвал раскалённого демона, который с безумным хохотом принялся испепелять всех вечных поблизости.