Равнины ясности (ЛП)

Она улыбнулась и при этом была так чертовски красива, что мне было больно смотреть на нее и пришлось опустить глаза. Я запаниковал.

- Ты выглядишь отдохнувшим, Малдер, - заметила она.

- Да, - сумел прохрипеть я, покорно встречаясь с ней взглядом.

Она чуть заметно кивнула и затем повела себя как ни в чем не бывало, несмотря на то, что все было иначе, и мы никогда еще не были так далеки от нормы. Господи, а ведь это о многом говорит, учитывая все то, что мы видели и делали вместе…

- Я звонила в аэропорт, Малдер. Наш рейс через четыре часа… - Бла, бла, бла. Я просто стоял и пялился на нее, разинув рот. Когда я наконец смог его закрыть, то больше и не открывал. И так продолжается до сих пор. По крайней мере, я открываю его отнюдь не для того, чтобы сказать то, что мне так отчаянно хочется озвучить.

Она пришла в мой номер на моих условиях и должна была выйти из него на своих собственных. У меня не было иного выбора, кроме как принять то, как она предпочла классифицировать произошедшее между нами – у меня не было права ставить под сомнения ее решения. Если это то, чего она от меня хотела, как мог я лишить ее этого? Я был обязан ей всем. Я стоял перед ней, будучи цельной личностью, лишь благодаря тому, чем она для меня пожертвовала.

Кто я такой, черт побери, чтобы просить ее о большем?

Поначалу, должен признать, такая модель поведения заметно упростила ситуацию. Недостаток прямого общения всегда действует подобным образом, когда воспоминания еще слишком свежи в памяти, чтобы иметь с ними дело, но позже эта тактика увиливания воздастся вам сторицей. Я рационализировал ее поведение, поместив его в аккуратную маленькую коробочку, наполненную оправданиями и причинами… Все из которых в конечном итоге приводили меня к одному и тому же выводу: несмотря на то, что вынуждало ее так поступать, я повел себя, как эгоистичная свинья, позволив ей это сделать. Если она просто хотела попробовать забыть обо всем, то я с готовностью пошел ей навстречу. Я был слишком пристыжен, чтобы оспаривать ее решение.

Я ненавидел себя за это тогда. Я ненавижу себя за это и сейчас.

Так что в тот самый миг, трясясь у нее под дверью, я осознал, что должен как-то приглушить яркость своих воспоминаний, придать всему произошедшему сюрреалистическое свойство сна, иначе просто зачахну от столь сильного, но нереализованного желания. Я должен разделять свою напарницу и ту женщину, что подарила мне этот незабываемый опыт, или просто сойду с ума. Именно это я и сделал… и, к счастью, когда я вновь встретился с ней взглядом, представить мою строгую, серьезную Скалли, извивающейся подо мной и умоляющей трахнуть ее, было крайне затруднительно и попросту нелепо.

Внешне это сработало: мы оставили Дейтон позади, но внутри, глубоко внутри что-то примитивное и разрушительное последовало за нами.

Я не мог вечно избегать этого: его присутствие было слишком соблазнительным. Скалли и отрицание – постоянные спутники, но мне с каждым днем становилось все труднее не поддаваться воспоминаниям, и вскоре уже все детали случившегося начали пробивать стену, сооруженную мною вокруг этого опыта, подрывая любую защиту, которую я мог воздвигнуть против его притягательности в тщетной попытке восстановить наш хрупкий баланс сосуществования.

Меня всюду преследовали ее образы: бледной, горячей, тугой, двигающейся. Моей Скалли. Моего ангела.

Я знаю теперь, какая мягкая у нее кожа.

Я знаю, каково это – находиться внутри ее тела.

Каково слышать, как она дышит. Стонет. Кончает.

Боже.

Эти образы один за другим истончали мое сопротивление, и становилось все труднее примирить ее упорное нежелание признавать произошедшее с моей сильнейшей потребностью об этом заявить. Она находила освобождение от воспоминаний в своем отрицании случившегося. Я же стал их рабом, прикованным кандалами к каждому драгоценному яркому моменту, и с тех пор вынужден бороться с этими цепями.

Я часто спрашивал себя, а не стыдится ли она меня за то, до чего я низвел нас обоих той ночью? Несмотря на тот факт, что она сделала свой выбор, понимала ли она, к чему он приведет? Знала ли, как далеко ей придется зайти вместе со мной?

Она сожалеет об этом?

Я сожалею… я безгранично любил ее в течение столь долгого времени, мечтал о ней, тосковал по ней и да, боже, да, хотел ее. Но не таким образом. Не так.

Теперь все кажется запятнанным той похотью, что охватила меня и… Не. Отпускает.

Иногда… боже, иногда… ощущение ее, ее запах просто накрывают меня, и я потерян. Возбужден. И так чертовски одинок, что это чувство пробирает меня до глубины души.

Дни тяжелы, но ночи… ночи просто невыносимы.

Слишком часто я просыпаюсь, ощущая, как меня сотрясает дрожь, залитый потом и спермой, с ее именем, готовым сорваться с губ.

Ее именем.

И я не могу заставить себя произнести его вслух, тем самым сознательно возвращая ее в то темное место желания, что мы разделили на какой-то краткий миг.

Мне пришлось обезличить ее, чтобы позволить себе прикоснуться к ней. Мне пришлось обезличить себя, просто чтобы заслужить это право.