Квартирка оказалась чистенькой, с приличным дизайнерским ремонтом, в получасе от офиса, но слишком стерильная. Вот здесь начинается вторая часть квеста — засри за пять часов. Как только за предприимчивой тётушкой закрывается дверь, в ход идёт тяжёлая артиллерия. Часть вещей повисает на тульях, носки отправляются под кровати, пельмени выкипают на варочную панель, коробка с пиццей занимает треть дивана. И обязательный атрибут — кружочки из-под кофе на столешнице, а из-под пива на лакированном комоде и журнальном столике. Самое сложное оказалось в ванной комнате. Известковый налёт никак не желает прилипать к кафелю, приходиться воспользоваться пеной и дождаться её высыхания.
Последние штрихи наводим под трель телефона, осматриваем всё ещё раз, и я сбегаю, оставляя парней играть спектакль одного зрителя. Домой возвращаюсь, как выжатый лимон. Всегда считала, что бытовуха выматывает при уборке жилплощади, но ощущать себя взмочаленной, словно лошадь после пахоты, от повседневного паразитирования в квартире, что-то новенькое.
Через двадцать минут ключ проворачивается в замочной скважине, и на пороге появляется Яр с большим букетом белоснежных хризантем и широчайшей улыбкой счастливого придурка. Хризантемы устилают пол коридора, я оказываюсь перевёрнутой и заброшенной на плечо, а Яр долго и со вкусом показывает, как скучал по мне.
— Чем ты занималась после моего отъезда? — спрашивает, гладя по бедру после крышесносного секса.
— Сначала ждала, что через год вернёшься и осознаешь, какая я замечательная. Потом собирала себя по кусочкам, стараясь забыть, — вывожу пальцами узоры на его груди.
— Я сходил с ума. Первое время спасали учебка и марш-броски. На протяжении трёх месяцев единственным желанием было поспать, а затем засыпал с мечтами о тебе.
— Почему не вернулся? Нужно было просто взять билет в один конец, ко мне, — шепчу, сдерживая слёзы. Стало обидно, что потеряно пять лет, которые мы могли провести вместе.
— Ты была запретным плодом, сестрёнка, — срывается его голос. — Слишком важно было то, что сделали для моей семьи Макс с Дарьей. Важнее нас с тобой.
— Что же произошло сейчас? Почему сейчас важное стало менее важнее нас? — запираю дыхание, боясь пошевелиться.
— В какой-то момент МЫ пересилили всё. Семью, уважение, благодарность, признание. Любовь стала самой значимой в моей жизни. Надеюсь, родители поймут и примут наши отношения.
Выдыхаю, ощущая, как вдоль позвонка скатывается покалывающая прохлада. Предпочитаю не вести разговоры по душам. Очень много сил и эмоций они затрагивают. Но раз мы подошли к этой теме, то её нужно закончить.
— Думаешь, они примут наш тройной союз? — задаю вопрос, от которого бегаю все эти месяцы.
— Не знаю… Не уверен, — после длинной паузы отвечает Яр. — Считаешь, он останется таким?
— Считаю, что родители не должны узнать о нас. По крайней мере сейчас.
Ставлю точку на нашем разговоре и седлаю своего самца. Яр приподнимает одну бровь, ухмыляется и ждёт дальнейших действий с моей стороны. Наклоняюсь, медленно провожу языком по груди, покусываю твёрдый сосок, выдёргивая грозный рык, ползу ниже, спускаюсь по дорожке волос к восставшему закаменелой дубиной члену, примеряюсь к размеру, готовлюсь первый раз проявить в минете инициативу…
Звонок телефона Яра разрывает ночную тишину, сбивая меня с намеченной цели. На экране высвечивает жалобная мордочка Ника, и Яр матерится, снимая вызов.
— Страдаешь в одиночестве? — включает громкую связь.
— Родители решили переночевать здесь и проконтролировать работу клининга, — обречённо жалуется Ник.
— Ну ладно, тогда не отвлекаем, — прыскает Яр. — И ты не вовремя.
— А чем вы там занимаетесь, пока я страдаю? — шипит Ник.
— Можешь остаться на связи и послушать, — издевается Яр, вытягивая предложение томным стоном.
— Говнюк ты, братец, — цедит Ник. — А ты, Алёнушка, ему потакаешь. Завтра вырвусь и устрою вам пришествие Санты. Плохие мальчики посидят запертые в туалете, а плохие девочки громко покричат, крутясь на моём красавчике.