Раз пенёк, два пенёк

 В комнате – та же самая картина. Мусор под ногами, пустые бутылки по углам. Две табуретки, стоящие вдоль стены, и пружинная кровать, накрытая шерстяным одеялом с коричневыми разводами – вот и вся обстановка. Ожившие по весне мухи жужжали, колотясь в мутное стекло. Часы с кукушкой не тикали, гиря повисла у самого пола. Щелчок выключателя - и (о чудо!) загорелась тусклая, засиженная мухами лампочка. Тётка, заботливо смахнув кастрюлю со стола, подвинула стул.

 Потом вынула из буфета «хрущёвские» стаканы с рубчиком, и, сполоснув их под рукомойником, брякнула об стол:

 - А закуски нет, уж не обессудьте, хлопчики!

 Васька достал свёрток с едой. Тётка Клава притащила табуретки, компания расположилась за столом.

 Тем временем два человека пробирались вдоль заборов глухой улочкой. Они оживлённо беседовали между собой, обходя лужи и грязь.

 - Да говорю же тебе, Клавка-Борода повела их на квартиру Бобра. Просила вина принести, чтобы напоить пацанов посильнее. У щеглов баулы – будь здоров! Отработаем как надо. Пусть потом бегут в милицию, хозяин хаты давно зажмурился, спросу нет. А ментам плевать, никто даже не почешется! - горячился молодой парень с наколотыми на пальцах перстнями.

 - Гена, хорош чесать, я с первого раза врубаюсь. По мне, так хоть валить обоих, был бы понт… - сплюнул сквозь зубы собеседник - невысокий мужчина в кепке, надвинутой на глаза, но не прикрывающей давний глубокий шрам. Он был гораздо старше своего товарища.

 - Вот, за что я тебя уважаю, Ваня! Духу в тебе – на десятерых хватит! – Гена попытался обнять собеседника.

 Но Иван не любил фамильярностей. Он невежливо откинул руку товарища и прибавил шаг.

 - Пойдём шибче, пока Клавка не успела малолеток совратить!

 Хохот Гены разорвал тишину вечерней улицы. Кошка на заборе испуганно сорвалась вниз и метнулась в кромешную темень подворотни.

 Вечером Петрович возвращался домой в благодушном настроении. Ласковый весенний ветерок приятно теребил усы, и аромат свежей листвы кружил голову. Хотелось запеть, старшину распирало от глубокого чувства счастья, а сладкие голоса – то ли итальянцев, то ли французов (Петрович не очень хорошо разбирался в иностранных языках), доносящиеся из открытого окна, будили в душе что-то такое… заставлявшее оглядываться на проходящих мимо хорошеньких девушек.

 Дойдя до своего подъезда, он решил покурить на опустевшей к вечеру скамейке - месте собрания здешних пенсионерок. Милиционер присел на краешек, под ветви рябины. Не спеша достал из пачки приплюснутую сигарету, тщательно её размял, прикурил и глубоко затянулся.

 Хорошо-то как! Не надо ехать за семь морей, ловить птицу удачи в тридевятом царстве. Как говорится - где родился, там и пригодился. Главное, чтобы имелась любимая работа, верные товарищи, да милая жена.

 Вспомнив супругу, Петрович по-тараканьи шевельнул усами. Эх, держись, Галина Матвеевна! Растрясётся у тебя сегодня жирок-от! Старшина с наслаждением втянул в себя очередную порцию вонючего дыма.

 Вдруг на голову что-то капнуло. Хорошо капнуло, крупно. Усач снял головной убор, осмотрел его и выругался трехэтажным. Ворона с дерева опорожнилась и попала прямо на тулью фуражки!  Настроение изгадилось. Он растоптал недокуренную сигарету и направился домой - злой, как чёрт, сжимая кулаки. Держись, Галина Матвеевна!

 - Опять пьяный? – супруга не поняла ещё, что Петрович не в духе.

 Через мгновение она лежала на полу, отправленная мужем в нокдаун. Зазвенела на кухне опрокинутая кастрюля с борщом. Старшина кипел, как камчатский гейзер. Однако вспышка гнева его была кратковременна. Уже через несколько минут усач искренне раскаялся в содеянном.

 - Да ладно, Галчонок, погорячился, ты уж не обижайся на меня. Сам себя виню теперь. А всё эта ворона, чтоб ей пусто было, - Петрович, обняв жену за плечи, гладил её нежно по волосам.

 Супруга, всхлипывая, вытирала припухшие от слёз веки кухонным полотенцем. Под левым глазом её наливался свежий синяк.

 - Сегодня ребят забрали, в вытрезвитель. Пьяные… аж до зелёных соплей. Практиканты, вроде. С сумками, с гитарой, - Петрович, как мог, пытался разрядить обстановку.

 - А у нас нет никого. Да, наверное, уже и не будет, - тяжко вздохнула Галина. Добрая женщина страдала от того, что Бог не дал им ребёночка.

 - Ну, нет детей. Так что? Не в этом же всё счастье-то, - неуверенно возразил старшина.

 - В этом, в этом. Поверь бабьему слову. Что, нажитое добро мы в гроб с собой утащим? Нет наследника, кровиночки, - глаза Галины Матвеевны снова стали мокрыми.

 - Э, запричитала, - сморщился усач. Он не любил подобные разговоры.

 - Петь, давай ребёночка усыновим, - всхлипнула жалобно супруга, - в детдоме возьмём. Успеем поднять ещё. Будет, для кого жить, старость-то не за горами уже. А, Петь?

 Старшина начал нервно ходить по комнате. Запела старую песню. Но, хотя… почему бы и нет? Станет баба при деле. Остановился в раздумье, подёргал себя за усы. Потом вдруг улыбнулся и махнул рукой.

 - А давай возьмём, Галя. Правда, что нам одним куковать? Да и дело это… Богу угодное. Богоугодное, - Петрович, забывшись, достал сигарету.