Раз пенёк, два пенёк

 Малофей присосался к горлышку, будто младенец к соске. Он беззастенчиво опустошил до конца всю бутылку. И лишь после этого принялся рассказывать. Клавка внимательно слушала деда, сопоставляя события. Картина преждевременных её похорон постепенно полностью прояснилась.

 Закончив повествование, старик всхлипнул жалостливо:

 - А я теперя дома сижу, как в танке. Боюсь, Кабан придёт снова. Веришь ли - не сплю, не ем. Опять же, жду конвойных. Слава Богу, что ты живая оказалась! Камень с души, воистину!

 Старый охотник говорил искренне. Клавка жива – значит, он перед законом незапятнан. Теперь уж не арестуют.

 Борода забросила удочку, хитро улыбаясь:

 - А хочешь, деда, хорошую новость? Выставляй бутылку – скажу.

 Старик был любопытен. Да и по собеседникам он, человек в сущности общительный, соскучился за время вынужденного своего затворничества.

 - Выставлю. Только, это… неудобно как-то – в корыте-то. Вот ведь незадача: штаны испачкал, исподнее тоже. Не ко времени, - он уже оправился от испуга.

 Клавка быстро нашла выход из положения. Она сбегала в избу и принесла грязную простынь, которую стащила с кровати.

 - На вот. Яйца прикроешь.

 Малофей обернулся простынёй и отправился в дом. Вскоре он вернулся с самогонкой.

 - Вот, Клавушка. Всё, что есть. Для тебя – последнее выставлю! Так, что за новость?

 Клавка выпила, занюхала рукавом. Прикурила сигарету. С удовольствием пустила дым в лицо старику.

 - Сдох твой Кабан.

 - Правда, что ли? – не поверил поначалу Малофей.

 - А то. Я за базар отвечаю. Закопали уже пса. А жаль. Не смогла расплатиться с ним, - Борода о чём-то задумалась.

 - Ох, Клавушка, от сердца отлегло! Давно я таких хороших вестей не получал! С пятьдесят третьего года, как под амнистию попал! – старик просветлел лицом.

 Пушистый венчик редких волос, окаймлявший лысину его, светился в лучах солнца, точно нимб над головой, седая борода распушилась на ветерке. Измождённые глаза Малофея сияли. А сам он, завёрнутый в простыню, словно в византийское одеяние, напоминал святого мученика – хоть икону пиши с натуры.

 - Вот видишь, порадовала я тебя, - не смогла сдержать улыбки Клавка. Уж больно вид колоритен у дедка! Только что крыльев за спиной не хватает.

 - Да за такую новость: не то, что бутылки – литры не жалко!

 Наконец-то, старый охотник мог вздохнуть спокойно. А это дорогого стоит!

 - Ладно, пойду я уже, - Клавка засобиралась. Что хотела, она узнала.

 - Ты приходи ещё в гости, Клавушка! Ох, порадовала старика!

  Клавка отправилась домой к Прохору. С Малофеем они расстались добрыми друзьями.

  А уж Прохор-то как обрадовался! Он вьюном вился вокруг Клавки, не зная, чем ублажить зазнобу.

 После смерти матушки оставшись один-одинёшенек, мужик затосковал. Мать померла, любимая бросила. Зачем жить, для кого? Пару раз даже - когда кручина особо люто брала за кадык – он всерьёз подумывал о самоубийстве. Это же так просто: срезать бельевую верёвку, закинуть её на перекладину, выпить стакан – да и в петлю. Но не искусился – выдюжил, слава Богу. И Господь вознаградил Прохора, вернул ему ненаглядную! Воистину, прав был поэт: любви все возрасты покорны. Поздно пришла она к Прохору, любовь эта. Да, видать, крепко запала в сердце старого бобыля.

 Заметив обильную седину, припорошившую волосы любимой, Прохор ахнул.

 Потом злобно прищурил глаза:

 - Кто?

 - Что – кто, милый? – Клавка сделала вид, что не поняла.

 - У тебя же ни сединочки не было, Клавушка! А сейчас - вся белая! Кто довёл тебя до такого?! – захрипел Прохор.

 - Так получилось. Об этом позже потолкуем. А сейчас одно тебе скажу: хочу остаться жить здесь. Пустишь? – Клавка не сомневалась в том, каков будет ответ.

 - И ты ещё спрашиваешь?! Да мне жизнь без тебя не мила! Клавушка!

 Прохор заплакал. Клавка по-матерински прижала его к своей груди.

 Шурка скучал. До чего же медленно тянется время! Он покуривал сигаретку, сидя на скамейке у крыльца, и размышлял. Как не хотелось на работу раньше – когда ходить туда нужно было! А вот сейчас с удовольствием пошёл бы, поработал – нет же, рука сломалась! Почему так?

 От философских мыслей его отвлёк стандартный Петин вопрос:

 - Как сам, кентуха?

 - Сижу, курю бамбук. Делать нехрен. Ну, как, выпустили Панкратыча? – практикант заплевал бычок.

 - Да выпустить-то выпустили… - ответил Синий задумчиво и почесал за ухом.

 - Небось, радостный? – поинтересовался Шурка ради приличия.

 Честно говоря, ему было плевать - какое там настроение у Панкратыча.

 - Ага. Десять капель за здоровье Панкратыча примешь? – предложил Петя.

 Сосед никогда не ущемлял практиканта в отношении спиртного, держал его за равного. Шурка ценил это.

 - Пойдём! Всё равно делать нечего.

 Кудрявый поднялся со скамьи. Друзья направились в дом. А там, на кухне, уже сидел за столом угрюмый и хмурый Панкратыч.

 К встрече соседа Петя расстарался на славу: Клавкины деньги целиком и полностью были потрачены на спиртное. Но бывшего плотника не радовало ничто - ни свобода, ни наличие, аж трёх портвейнов-«огнетушителей». Он пребывал в совершенно подавленном расположении духа.