Раз — попаданец, два — мерзавец

Мои травмированные ужасом мозги еле-еле сообщили мне, что вторая Анна была вроде сексуально озабоченная дура и императрица. «Дуру» я решил не озвучивать, а об императрице сказал.

— Очень хорошо, — сказал Аркадий Матвеевич. — Вторая была после Анны Иоанновны, и обе стоили друг друга. Короче говоря, нам нужно их деятельность подкорректировать.

— В каком смысле? — уточнил я, осмелев.

— Ну-у, они натворили много глупостей… Бабы, что с них возьмешь?

Я энергично покивал. Действительно, забрались на престол. Детей бы рожали. Так и сказал.

Аркадий Матвеевич просиял:

— Я рад, что мы с вами в этом единодушны. Дуры-бабы, что с них взять? И справиться с ними будет очень просто. По счастливой случайности, вы похожи на одного известного и богатого дворянина той эпохи. Вот вместо него вы и будете действовать. А сами знаете: что мужчина скажет, то женщина и выполнит.

Я опять энергично покивал. «Известный и богатый дворянин» — эти слова разрешили все мои сомнения.

— Вы получите инструкции, все очень просто, уверяю вас.

— Короче, я буду попаданцем?

— Э-э-э? Короче, да, но со всем возможным комфортом. А когда вы вернетесь, то получите вот и вот, и вот.

Я не поверил своим глазам: суммы в банках, привилегированные акции, социальная и медицинская страховка. Схватился за авторучку, пока они не передумали или не оказалось, что это всего только сон.

Но все же мозги мои не были совсем уж кретинскими, и я уточнил:

— Кем я буду там, куда попаду?

— Дмитрием Андреевичем Прозоровским, двадцати двух лет, который был князем и двоюродным племянником князя, жил в имении отца, учился кое-как и кое-чему, а именно, фехтовал, ездил верхом и совершал пробежки по окрестным лесам. Когда отец умер, молодой князь с удивлением узнал, что имение разорено карточными долгами отца. Собрав оставшиеся ценные вещи, Дмитрий продал их, выручил сумму, на которую можно было прожить месяца два и решил ехать в Петербург, поступать на службу. Из рассказов отца он знал, что в столице жили два старинных его знакомых, это давало надежду на протекцию.

Какому-нибудь студенту исторического факультета это было наверняка полезно, но для меня показалось рассказом из скучной книжки, и все-таки я важно кивнул. Князь, а как же! Но Аркадий Матвеевич ничего не замечал и вручил мне файл с листами бумаги:

— Вот, немножко войдете в курс дела. Ничего особенного. Например: «Было раннее утро, когда князь подъезжал к Петербургу. Последние дни июля тысяча семьсот сорокового года. По одной стороне дороги, там где их не закрывали хилые деревца, виднелись болота, сплошным кольцом окружавшие недавно созданный Петром город…» Счастливого пути!

Я хотел опять кивнуть, но никак не мог разлепить веки, поэтому исторический диктант меня ужасно нервировал.

Засыпаю со скуки или что же это со мной?

Так и откажутся от моих услуг, пошлют подальше.

Я глубоко вздохнул и вдруг легко открыл глаза.

В воздухе чувствовалась непривычная мне близость моря. Самого его не было видно, но для человека, столько лет прожившего в индустриальном городке средней полосы, и на нюх было заметно, что оно близко.

Петербурга я не знал и не имел понятия о том, где мне остановиться. Искать постоялый двор? И я стал смотреть нет ли среди видневшихся с другой стороны дороги домиков чего-нибудь похожего. Чтобы отдохнуть и привести себя в порядок перед въездом в столицу. Мне. Молодому князю Дмитрию Прозоровскому. Который приехал в Петербург поступать на службу и искать протекцию.

— Мама! — заорал я, оглядывая себя и своего старого, прихрамывавшего коня. — Мамочка моя! Где я? Почему?

Заорал мысленно. Хотя домики были далеко, а дорога безлюдна, но возле нее устроили привал несколько человек в форменной одежде. Форменной одежде этого времени, конечно. И не хватало еще, чтобы в самом начале моего задания меня приняли за сумасшедшего.

Тем временем загрохотали колеса, и из-за хилой рощи выехали три кареты. На две из них и вояки, и я посмотрели равнодушно. Но в третьей сидела зеленоглазая и чернокосая красавица лет двадцати. И причесана странно, и одежда непонятная, но…

Бывает же так! Попал я неведомо куда, делать что не знаю, а глянул — и забыл о жаре, пыли, лошади, потерявшей подкову с задней левой ноги. Никогда раньше со мной такого не было, все рассказы о нежных чувствах я встречал смехом. Глупости всё это, выдумки из романов. А тут сердце застучало молотом, на глаза слёзы навернулись, а в голове одна мысль: «Сейчас уедет — и никогда не увижу!»

Кто-то из сидящих у дороги попробовал пошутить, сказать что-то дерзкое о девушке. Я гневно взглянул на шутников и приоткрыл рот, соображая, что сказать…

— А ну… вы того… этого!

Не знаю, долго ли я искал бы нужные слова, но мне на помощь пришел всадник, сопровождавший карету, человек лет тридцати со смуглым лицом и разбойничьими глазами.

— Не сметь! — заявил он. — Не сметь ёрничать!

Глаза его горели такой злобой, что насмешники умолкли и отвели взгляды. Сразу видно, отчаянный, отрежет болтливую голову и уедет с трофеем.

Я посмотрел на него с искренней благодарностью. И вдруг заметил, что он подмигнул мне: