Раз в год в Скиролавках

Он замолчал и поборол свое раздражение. Она могла принять его за сумасшедшего и вообще не дать ему номер. Развязно облокотившись локтем о конторку, он объяснил, обращая в шутку свои ранее сказанные слова:

— В Париже я жил на чердаке и три месяца, видел из окна только глухую стену соседнего дома с потеками влаги. Этот вид я потом перенес на полотно, потому что я — художник. За это полотно я получил множество денег. Теперь, к сожалению, я живу в деревне. Прошу извинить меня, что я так повысил голос, но люди из деревни страдают неврозами. Тишина, одиночество, оторванность от мира, вид озера и колышущихся тростников очень плохо действуют на нервную систему. Впрочем, мой друг, доктор Неглович, объяснит вам это лучше. Кажется, он тоже тут остановился. В каком номере?

— Ах, пан доктор Неглович, — улыбнулась она лукаво. — Я его знаю. Он часто у нас бывает в зимний сезон. Но он не нервный, хоть и живет в деревне.

— Не знаю, как он ухитряется не быть нервным, — пожал плечами художник Порваш. Она дала ему ключ от комнаты 223 и сообщила, что доктор занимает комнату 319.

В небольшом помещении с белой мебелью Порваш небрежно бросил на большой диван свой баульчик и, подойдя к окну, с удовольствием убедился в том, что видит высокую, покрытую травой железнодорожную насыпь, по которой в тот момент проезжал окутанный дымом локомотив с несколькими товарными вагонами. Стук колес музыкой зазвучал в ушах Порваша, а вид движущихся вагонов приковал все его внимание. Он захотел, чтобы локомотив пронзительно свистнул или хотя бы затрубил басом, но ничего такого не произошло. С неподдельным огорчением он наблюдал, как грязные вагоны исчезают за рамой окна и над насыпью остается только пустое небо.

Он вошел в ванную и задержался перед огромным зеркалом над умывальником. Сначала ополоснул руки, потом влажной ладонью пригладил свои буйные черные волосы. Он оценил себя внимательным взглядом и пришел к выводу, что выглядит великолепно. Как обычно, он был одет в черную облегающую рубашку, отстроченную белыми нитками, на бедрах его был широкий пояс с блестящей пряжкой. Черные бархатные брюки плотно охватывали его бедра, даже малонаблюдательная женщина должна была заметить, в которой штанине он держит свою мужественность. Он только еще расстегнул три верхние пуговицы на рубашке, чтобы увидели свет черные завитки его волос, и, подготовленный таким образом, направился этажом выше, в комнату доктора. Но на площадке, где стояла никелированная пепельница на высокой ножке, а с полки на стене свисал из горшочка вечнозеленый плющ, он остановился, пораженный внезапным возвращением чувства страха. Он вдруг представил себе, что через час или два познакомится с какой-нибудь девушкой и дело дойдет до тех движений, которые он должен будет выполнять, чтобы достичь наслаждения. Он почти чувствовал на своих губах губы той девушки. Неизвестно почему,.это показалось ему отвратительным, как прикосновение большого, голого слизняка. Но одновременно мысль об этом моменте вызвала болезненное пульсирование в штанине, потому что месяц уже прошел с того дня, когда он простился с Альдоной, и с тех пор у него не было никакой женщины. И страх прошел так же внезапно, как появился. Доктор сидел в кресле и читал газету. — Вы тоже взяли комнату с видом на железнодорожную насыпь, — с удовлетворением заметил Богумил Порваш, подходя к окну.

— Она дешевле, чем комната с видом на озеро, — объяснил доктор. — В нашей деревне ходят легенды о моем богатстве, но я, наверно, не должен скрывать от вас, что я почти так же беден, как писатель Любиньски.

— Ах, так? — опечалился Порваш. — В таком случае мы тут не много совершим. Отель чертовски дорог. И все здесь, наверное, дорого стоит. Даже девушки.

— Но вы же не думаете, что меня интересует любовь за деньги? — изумился доктор.

— Это только так говорится, — махнул рукой Порваш и начал нервно ходить по комнате. — У меня в жизни было много женщин, доктор. В Лондоне я жил даже с мулаткой. Поэтому поверьте моему опыту: из всех категорий женщин лучше те, кто берет деньги. Я рад, что послушался вашего совета и приехал сюда. Я чувствую прилив жизненных сил, и меня охватила радость жизни. Как жаль, что у нас так мало денег!

Доктор сложил газету и встал с кресла, заметив с шутливой серьезностью:

— У меня такое впечатление, что вы в последнее время слишком много работали и слишком мало ели. Не соблазняет ли вас тарелка хорошего супа, жареный шницелек, немного шампиньонов? Я вам должен напомнить, что не только склонял вас к выезду из деревни, но прежде всего рекомендовал вам занять позицию смирения по отношению к жизни и миру. Что же мы получим от витальных сил и от радости жизни, если будем тратить их вместе с деньгами? Воздержание иногда бывает лучше, чем действие, голодному обед вкуснее. Тот, кто слишком жадно ест и плохо пережевывает пищу, через какое-то время получает язву желудка. Больше смирения, дружище.