Разбег. Повесть об Осипе Пятницком

Впрочем, подумал Осип, излишне сгущать краски тоже не стоит. Завтра утром он, конечно, съедет от фрау Глосс, никуда не денешься, иначе не избежать встречи с полицейскими. Да, съедет, это решено; ничего страшного, не на улицу ведь! Худо-бедно, все же найдется с пяток квартир, где можно (разумеется, нелегально) пожить на первых порах… Давным-давно, к счастью, прошло то время, когда это была почти неразрешимая проблема.

Да нет, разобраться, не так уж и давно. Осип вспомнил, как всего полгода назад, когда он и Гальперин объявились после побега в Берлине, представитель «Искры» Вечеслов не мог, как ни старался, достать квартиру даже для них двоих. Довольно длительное время приходилось ночевать в подвале редакции «Форвертс», где нелегально помещалась искровская экспедиция. Мало того, что это было верхом неконспиративности, подвал к тому же был холодный и очень сырой; не мудрено, что Гальперин сильно захворал вскоре. Они бы тотчас и покинули Берлин, столь негостеприимно встретивший их, но делать этого никак нельзя было: редакция «Искры» именно Берлин назначила местом их с Гальпериным пребывания, возложив на них организацию транспорта литературы и людей в Россию.

…По-прежнему не спалось. Осип с охотой стал думать о своей заграничной жизни. За эти его берлинские полгода кое-что существенное все же удалось сделать, особенно если принять во внимание, что начинать пришлось практически с нуля.

Вспомнилось давнее, далекое, виленское еще. Забирая у контрабандистов транспорты с литературой, он обычно не очень-то задумывался о тех неведомых ему людях, которые готовят эти грузы, а потом доставляют их на русскую границу. Он даже того не знал, где именно находятся они, люди эти: в Берлине или Лондоне, в Женеве или Кенигсберге. Но в одном тем не менее был убежден непреложно: здесь, в России, куда труднее и куда опаснее, нежели где-то там, в далекой загранице, где и в помине нет вездесущих и пронырливых царских шпиков. Он не завидовал заграничным своим собратьям по партии; нет, напротив, как раз это-то ощущение опасности, постоянного риска и приносило ему наибольшее удовлетворение.

Что верно, то верно: бездомный, вечно полуголодный, неотступно преследуемый жандармскими ищейками, которые в буквальном смысле шли по пятам, он, несмотря ни на что, жил с азартом, даже и весело, если угодно, и не променял бы свою судьбу на иную, более спокойную. Вот почему, узнав, что редакция «Искры» определила ему быть в Берлине, он поначалу с крайним неудовольствием воспринял это назначение; единственный лишь резон удерживал его от «бунта» — то, что в Россию все равно не суждено ему вернуться в ближайшее время, слишком памятен еще побег из Лукьяновки, всем памятен, а первее всего, надо думать, российской охранке. Ну а коли так, то что ж поделаешь, не бить же баклуши!

И Осип взялся за работу.

О боже, существует ли на свете что-либо более далекое от реальной жизни русских эмигрантов, чем его былые представления о ней?.. Даже главный его козырь — что за границей не нужно, мол, остерегаться полицейской слежки — оказался битым. На поверку выяснилось, что и здесь (в Берлине-то уж точно) хватает российских шпиков. И если б только эта шпионская банда, специально откомандированная из Питера! Германская полиция тоже ведь неустанно охотится за русскими анархистами, к коим причислены решительно все революционеры, лишь бы из России…

Были и другие тягости эмигрантского житья, с первых же дней своего пребывания в Берлине Осип полной мерой отведал их. Отсутствие конспиративных квартир, ужасающая нехватка денег — нет, не эти сложности имел сейчас в виду Осип; тут как раз ничего нового, неожиданного, все в точности так же, как в России. Чужая, незнакомая среда, чуждые нравы и обычаи, чужой язык, который знаешь едва-едва, — вот что гирей висело на ногах, вот что в особенности затрудняло работу.

А работы с первых же дней навалилось невпроворот. Дела берлинской транспортной группы, прямо сказать, были в плачевном состоянии. Михаил Георгиевич Вечеслов, человек милый, добрый, по-своему даже старательный, вместе с тем начисто был лишен конспиративной жилки. Делалось лишь то, что само шло в руки. Неотлучно находясь в Берлине, Вечеслов не только не приумножил связей на границе, но растерял и все прежние. И что вовсе трудно было понять — даже и здесь, в Берлине, дело было поставлено из рук вон плохо. Те же квартиры хоть взять; ведь не случайно для Осипа и Гальперина не нашлось сколько-нибудь надежного пристанища: ни одной такой квартиры не было у Вечеслова, ни единой…