Разбег

Ровно через два месяца морозовский особый полк, одетый с иголочки, стоял на плацу. Командир полка проводил смотр боевой готовности личного состава. А затем — поход. Вышли из северных ворот и двинулись по разбитой дороге к железнодорожной станции. Сначала стрелковые роты, затем батарея — покатились в конных упряжках 45-миллиметровые орудия. Кавалерийский эскадрон и разведрота — тоже на конях — отправились в путь часом позже. Перед отъездом Акмурад и Иргизов зашли проститься с Ратхом.

— Надеюсь, будете писать?! — бросил он с упреком обоим.

— Обязательно, дядя, — живо отозвался Акмурад.

— Главное, ты не завидуй, Ратх, — сказал Иргизов. — Война велика — на всех хватит. Настанет час — и тебя призовут в маршевый батальон.

— Спасибо, Иргизов, за доброе слово. Тебе тоже, Акмурад. И еще — знаешь, что я тебе скажу. Ты не обижай отца. Ты совсем не знаешь Амана. Он в тебе души не чаял, а ты… Ну, ладно, пусть обойдет вас вражеская пуля. Деритесь, как львы — народ верит всем нам, воинам Красной Армии.

— Ну вот, я же говорил, ты незаменимый агитатор и пропагандист! — засмеялся Иргизов.

— Ладно, пошли… — Ратх махнул рукой и отвернулся.

Акмурад и Иргизов пришпорили коней, съехали со склона, и поскакали к станции, вслед за маршевой колонной.

XIV

В декабре полк Морозова в составе резервных войск Калининского фронта, высадившись на восточном берегу Волги, попал под ураганный артиллерийский обстрел. Фашистская артиллерия ударила с другой стороны реки, с крутых заснеженных берегов, как только военный эшелон остановился на станции и полк начал выгружаться из теплушек. Несколько снарядов задели паровоз и искорежили железнодорожный путь. Посыпались кирпичи с разрушенной водонапорной башни. Красноармейцы, ошеломленные снарядным воем и взрывами, кинулись к ближайшему лесу. Здесь, в сосняке, за крутым берегом, быстро освоились и заняли оборону. Сходу принялись за окопы и блиндажи. К вечеру полк «зарылся» в землю, а ночью повалил густой снег и замаскировал оборонительные рубежи.

На другой день, после обильного снегопада, засияло солнце. С реки сполз туман и взору открылся Энск: сотни домишек на откосе, церковь с медной поблескивающей колокольней, ниже — длинные склады и колючее заграждение. В бинокль морозовцы разглядели часовых на берегу. Возле вмерзшей баржи комендатура или караульное помещение — на крыльце белого домика беспрестанно толпились гитлеровцы.

В полдень с запада донесся приближающийся гул, и вдруг небо словно распоролось — с таким жгучим ревом прочертили синеву вражеские бомбардировщики. Полк залег в окопах и блиндажах, а черные «юнкерсы», особо не мудрствуя, один за другим принялись пикировать на Волгу и сбрасывать бомбы. Ни одной бомбы в лесу не взорвалось. Отбомбились стервятники и скрылись за горизонтом.

Морозов, выйдя из блиндажа, поднес к глазам бинокль, оглядел ту сторону и хмыкнул: не понял комполка, почему немецкая авиация не ударила по лесу или по железнодорожной станции, а сбросила бомбы в Волгу.

Несколько командиров подразделений стояли рядом с Морозовым и тоже недоумевали, сбитые с толку «поведением» фашистских летчиков.

Иргизов с шестью бойцами спустился с откоса на лед. Морозов сам проводил разведчиков и до часу ночи, пока на том берегу не затрещали пулеметы, ожидал их возвращения. Но вот фашисты открыли огонь — ясно, что группа Иргизова обнаружила себя. Морозов с досадой поморщился и выслал на лед поддержать разведчиков взвод стрелков. Часа через два разведка и стрелки возвратились, неся трех раненых. Несколько человек погибли в ночном бою. Четверо утонули, попав в полынью. Иргизов, сам не свой, тер заиндевевшее лицо перчаткой и мотал головой.

— Загадка не хитрой была, товарищ полковник. Совсем нехитрой, да только додуматься никто не мог. А они, сволочи, умнее всех нас оказались. Они специально бомбили Волгу, чтобы наделать в ней побольше полыней. Расчет их точен. Если мы сейчас двинемся через реку всем полком, да еще ночью, половина личного состава окажется подо льдом. А если днем, то они встретят нас пушками — и тоже загонят в проруби. Вот оно какое дело, товарищ полковник.

— Только в обход, — сказал Акмурад Каюмов. — На рожон лезть нет никакого смысла.