Женщины выскочили из кибитки и вскоре принесли и поставили на кошму горячий фарфоровый чайник с пиалой. Чары-ага несколько раз перелил чай из чайника в пиалу и обратно, удовлетворенно мотнул головой — все, мол, в порядке, больше вашего присутствия тут не требуется. Однако жена и дочь выжидательно смотрели на него, не собираясь уходить. Он догадался — они хотят о чем-то спросить или сообщить что-то важное. Посмотрев пристальней на жену, он увидел в руках у нее какую-то бумагу.
— Что ты там держишь, Бике?
— Письмо получили, — сказала жена, подав мужу конверт. — От Сердара письмо. Боюсь, беды бы не случилось. Вчера видела его во сне совсем голеньким.
— Волдырь тебе на язык, чтоб не болтала чего попало, — оскорбился Чары-ага. Вынув из конверта письмо и прочитав его, сказал коротко и непонятно: — Полетел…
— Куда полетел? — насторожилась жена.
— В небо полетел, — строже выговорил Чары-ага.
— Аллах, помилуй, да что же это такое опять на мою голову! — запричитала жена. — Разве я не говорила тебе — не пускай Сердара в Расею.
Заплакали, глядя на мать, обе дочери — Сенем и Гульчехра.
Чары-ага недоуменно посмотрел на всех трех, сплюнул с досады в угол и выругался.
— Марш отсюда, негодные! Совсем ума у вас нет! Никуда не делся Сердар. Полетел и сел. Когда сел — письмо написал. Хорошо теперь ему, будьте вы прокляты! Крылья, говорит, ему подчинились.
— Вий, значит живой Сердар! — радостно воскликнула Сенем.
— Хай, овечки безмозглые, — успокаиваясь, проговорил Чары-ага и махнул на них рукой. — Идите, не мешайте пить чай.
Женщины удалились. Чары-ага, отхлебывая из пиалы приятный, бодрящий напиток, задумался: «Сердар над Россией в небе летает, а над Туркменией летает саранча, будь она проклята! Все пожрала эта тварь. Хлопчатник, джугару, даже саксаул обглодала — что делать? Придется в Чарджуй за новыми семенами ехать. Опять надо всех на ноги поднимать. Если за два-три дня джугару посеем — может, даст урожай к осени».
Допив чай, Чары-ага оседлал коня, сказал жене, что едет в Чарджуй, и зарысил на дорогу. Часа через три остановился возле здания Окружного комитета партии. Решил поговорить насчет семян с Ноной Авагимовной! Зашел в приемную.
— Здравствуйте, — сказал секретарше, оглядывая сидящих у окна посетителей.
— Здравствуйте. — Секретарша удивленно вскинула брови. — Быстро вы примчались. Я только послала за вами вестового, а вы уже здесь. Молодец, товарищ Пальванов. Бюро у нас сегодня.
— Як Ноне Авагимовне, вообще-то, — растерялся Чары-ага.
— Да нет уж, я доложу о вас Атабаеву.
— Какому Атабаеву? — Чары-ага насторожился.
— Кайгысызу. Он приехал и проводит бюро, — уточнила она и вошла в кабинет секретаря.
Выйдя оттуда, улыбнулась:
— Садитесь, товарищ Пальванов, скоро вас вызовут.
Чары-ага сел у окна, оглядывая приехавших из аула товарищей. Лица у всех удручены. Все, как одни, в пол смотрят, глаз не поднимают. Вот один вышел из кабинета, махнул отчаянно рукой и хлопнул дверью. Из кабинета донеслось:
— Пригласите Беглиева!
Чары-ага узнал голос Бабаораза и успокоился. Но вот и Беглиев вышел сконфуженный.
— Пальванова пригласите! — вновь разнесся голос Бабаораза.
Чары-ага причесал огрызком расчески бородку и, не спеша, переступил порог. Кайгысыз — на месте секретаря. Сам Бабаораз сбоку, за столом, вместе с остальными членами бюро.
— Товарищ Пальванов, — обратился Бабаораз. — Расскажите, пожалуйста, нам, как вы дошли до такого, что налетели на мирных бедняков с кнутами и саблями?
— Бабаораз, ты о чем говоришь? — удивился Чары-ага. — С какими кнутами, с какими саблями? Разве не ты приказал — поднять на ноги всех добротрядовцев, закрыть все чайханы, все магазины, а бездельников силой заставить убивать саранчу?
— Я таких приказов не давал, извините, — с придыхом выговорил Бабаораз. — Я не такой дурак, каким вы меня пытаетесь представить товарищу Кайгысызу Атабаеву. Я на своих дехкан руки никогда не подниму. Это вы, товарищ Пальванов, действуете старыми партизанскими методами руководства!
— Ах ты, ишачий сын, — ты о каких методах говоришь? — вспылил Чары-ага. — Ты что — против революции? Ты против того, чтобы баи и другие дармоеды воевали с саранчой?
— Ну, хватит устраивать базары! — властно сказал Кайгысыз Атабаев. — Все и так ясно. Три дня назад вы с отрядом «кошчинцев» напали на Сакар, разогнали людей из чайханы и магазинов. Многих силой заставили вступить в колхоз, дали им лопаты и отправили на саранчовый фронт. Было такое?
— Да, товарищ Атабаев. А что мне оставалось делать? Бабаораз предупредил: если к лету стопроцентной коллективизации в округе не будет — шкуру со всех спущу. Теперь я спокоен за свою шкуру: у меня все записаны в колхоз.
Атабаев занервничал. Губы скривились, черные усики поднялись к ноздрям.
— Вы грубо нарушили социалистический демократизм, товарищ Пальванов. Дальнейшее ваше пребывание на посту районной организации «Кошчи» считаю нецелесообразным. Есть люди помягче и посмышленнее. За явное проявление перегибов предлагаю — объявить Пальванову строгий выговор.
— Другие предложения есть? — спросил у членов бюро Бабаораз.
Все промолчали.