Разбитая музыка

В довершение всего мой разрыв с прежними школьными друзьями становится абсолютным. Однажды вечером я возвращаюсь домой со станции и вижу Томми, который продает Chronicle на углу. Под мышкой у него стопка газет, и вот он замечает меня, карабкающегося вверх по склону холма с ранцем, набитым книгами, на спине. Целых шесть лет мы были близкими друзьями, но наши отношения несколько охладились после объявления результатов вступительного экзамена в гимназию, и мы не виделись с тех пор, как я начал учиться в гимназии, а Томми — в средней современной школе. Томми одет в голубые джинсы и сияющие черные ботинки на кубинских каблуках. Что касается моего бордового пиджака, поношенных серых фланелевых брюк и ботинок, выбранных только благодаря их практичности, — то все это никак не назовешь стильной одеждой. Я узнаю Томми уже на расстоянии ста метров, и от моего внимания не ускользает легкая насмешливая улыбка, играющая на его губах. Когда я приближаюсь, Томми с нескрываемой насмешкой осматривает меня с головы до ног, тем самым убивая во мне даже самую мысль о приветствии. Мной внезапно овладевают злость и стыд. Наши глаза на секунду встречаются, но в следующее мгновение мы оба в смущении отводим взгляды. Проходя мимо Томми в сторону нашего дома, я чувствую, как он смотрит мне вслед.

С этих пор я начну избегать угла у типографии, где продают Chronicle. Каждый раз я буду переходить по тоннелю на другую сторону станции и делать крюк в четыре улицы. Я еще долго не увижу Томми снова, и мы больше никогда не заговорим друг с другом.

Почти десять лет спустя, уже в годы моей учебы в колледже, отец спросит меня, не слышал ли я новости о своем друге Томми Томпсоне. Отец все еще думает, что мы лучшие друзья, хотя я не видел Томми много лет.

— В субботу вечером он пришел из паба «Мокрый пенни», наверное, был очень пьян, открыл газ, забыл зажечь огонь и уснул. Тело бедного парня обнаружили на следующее утро.

С тяжелым сердцем я отправлюсь вниз к реке, чтобы с причала парома посмотреть на городок Хебберн, который призрачно вырисовывается на другом берегу за завесой тумана. Плеск медленной свинцово-серой реки, которая непреклонно несет свои воды в море, успокаивает меня.

Когда я маленьким мальчиком слушал проповеди ирландских священников с их акцентом, мне всегда слышалось Хебберн вместо heaven[11], и невзрачный городок превращался в обетованную награду благочестивых католиков.

«Так ты теперь там, Томми?» — тихо шепчу я, как будто он может меня слышать, но не получаю ответа. Мальчик, который был моим лучшим другом, умер, и я впервые в жизни осознаю, что странная, страшная вина идет бок о бок со смертью и навсегда остается с тем, кто остался жив. Какой-то своей частью ты радуешься, что это не тебя выбрала смерть, другая же часть стыдится и сожалеет, что ты так и не сделал никакой попытки протянуть руку человеку, с которым когда-то был так близок, и теперь уже никогда не сделаешь этого.

Музыка всегда служила для меня средством от тоски. У гитары, которую я унаследовал от дяди Джона, появились приличные струны, и я больше не играю «сломанную» музыку, которая так огорчала мою бабушку. По правде сказать, я делаю большие успехи в игре на гитаре, но естественные ограничения самого инструмента не дают мне двигаться дальше. Есть вещи, на которые это примитивное устройство попросту неспособно.