Разбитое сердце

Как я и думала, Питер ждал моего возвращения. Он сидел за столом и, как только я вошла, отложил ручку и поднялся с кресла.

— А вот и я, — сказала я бодрым тоном. — Надеюсь, ты не слишком волновался.

— Мне передали, что ты звонила, — ответил Питер, — но я не рассчитывал, что ты явишься так поздно.

— Я была за городом, a ты знаешь, как мешает езде затемнение.

— С кем ты была?

Я не стала вилять.

— С офицером Грантом.

— Со старым другом… Как мило!

Интонация его голоса встревожила меня.

— Я встретила его сегодня утром, когда вышла из дома, и он пригласил меня покататься с ним. Кто-то из министерства ВВС предоставил ему автомобиль. Мы не намеревались возвращаться так поздно, но сам понимаешь, как бывает, когда ездишь по неизвестным краям.

— Надо же, как вам повезло, какая удивительная встреча, — проговорил Питер. — Почти столь же необычайная, как его появление в доме твоего деда.

Слова его еще больше встревожили меня, я внутренне напряглась.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что в будущем тебе не следует обманывать меня.

Питер вынул что-то из своего кармана и протянул мне.

— Сегодня днем я нашел этот предмет здесь на полу. Должно быть, это фото выпало из твоей сумочки, a когда Вили увидела его, она сказала мне, что вы с Грантом — старинные друзья. Возможно, это покажется тебе странным, но я испытываю глубокое отвращение к интрижкам, которые моя жена проворачивает за моей спиной.

Голос его, спокойный и ровный, хлестнул меня как удар кнута.

Я посмотрела на снимок. С него на меня глядело лицо Тима. Я всегда носила это фото с собой после нашей помолвки, a через всю фотографию шла надпись: «Любимой от Тима».

Глава двадцать вторая

Нет, все-таки я самая несчастная девушка на всем белом свете. Вся моя жизнь пошла наперекосяк, а я даже не могу представить, каким образом можно изменить положение дел. Вили, бесспорно, воспользовалась возможностью отомстить — не думаю, чтобы ей удалось придумать более изощренный способ, даже если бы ей удалось подсыпать мне в еду настоящий яд, то она все равно не сумела бы так отравить мою жизнь — по крайней мере жизнь в этом доме.

Атмосфера в доме кардинально изменилась, мне горько было ощущать болезненные уколы, наносимые холодной вежливостью Питера, пожалуй граничащей с жестокостью. И все же мне не на что было жаловаться.

Питер обращался со мной с подчеркнутой вежливостью и отстраненностью, как будто я для него посторонняя женщина, которую он впервые видит. Он держится сверхофициально; я даже не представляла, что Питер может оказаться таким неприступным, далеким и холодным.

Не думаю, что сумею забыть то унижение, которое испытала, взяв у него фотографию Тима.

Я все пыталась придумать какие-то объяснения, но дар речи оставил меня, и я могла только тупо разглядывать надпись и симпатичное лицо Тима, глядевшее на меня со снимка.

Пока я собиралась открыть рот и заговорить, Питер нарушил воцарившееся молчание.

— Не трудись давать объяснения, — произнес он ледяным, бесстрастным голосом, с которым я теперь знакома.

— Но я хочу все объяснить, Питер, — сказала я торопливо. — Я расскажу все, что было сегодня со мной.

— Уверяю тебя, в этом нет никакой необходимости, — ответил он.

И прежде чем я успела заговорить, он подошел к двери и настежь распахнул ее передо мной.

— Полагаю, что проведенный тобой за городом день утомил тебя. Спокойной ночи, Мела.

Словно зачарованная я двинулась к двери. Я вышла из кабинета, и дверь захлопнулась за мной. Только оказавшись снаружи, я глубоко вздохнула, мне казалось, что меня только что окатили ведром холодной воды. Я повернулась, решив вернуться обратно, но ноги не слушались меня — я не смогла этого сделать.

Я даже не представляла себе, что Питер может быть таким сильным и жестким, возможно, нам следовало объясниться прямо тогда, но вместо этого, униженная и пристыженная, я поднялась в свою спальню. Первое, что я увидела на моем туалетном столике, была ваза с орхидеями. Питер вчера принес мне эти цветы, и, глядя на них, я поняла, что вела себя как сущая дура или и того хуже — как предательница.

Привязанность ко мне Питера, вернее, его любовь в последнее время стала значить для меня все больше, и вот я сама оттолкнула его. Я не имела представления о том, какой ширины пропасть разделила нас, однако накопившихся во мне горечи и раскаяния хватило на то, чтобы разорвать фото Тима в мелкие клочки и швырнуть их в огонь.

Мне было стыдно за себя, за свое легкомыслие, стыдно за Тима. Я прекрасно понимала, что мы поступили недостойно, обманывая Питера. Я вдруг почувствовала — как, должно быть, многие люди до меня, — что очутилась в такой грязи, что единственным выходом из этого ужасного положения может быть только бегство, новое начало, и принялась обдумывать побег.