Разбитый Адам (СИ)

Но они не могли осознать, что эти мысли подсажены в их головы, словно кукушкины яйца, и тем более не могли понять Феклу. Из-за глубокого нервного потрясения в ткани ее сознания образовалась прореха и телепатическое влияние Давида ослабло, словно чад, вытянутый сквозняком. Внутри Феклы рушится в этот момент целый мир. Она открывает себя заново, перерождается и никто не может сказать, чем она станет. Важно лишь одно. Она возвращается к себе.

-Кириак, скажи, мы справедливо казнили ублюдка[1] этой дщери?

Кириак не нашелся, что ответить. Отец Давид запомнит этот бунт.

-Да как ты смеешь, сволочь, - Фекла с леденящей ненавистью процеживает слова, - обагрив свои руки в крови невинного младенца, продолжать меня учить?

Еще мгновение и Фекла выцарапает отцу Давиду глаза. Понимая, что ему не спастись от гнева взбунтовавшейся самки, он суетливо попятился, призывая на помощь своего слугу.

-Сру-уль! Сру-уль! Позовите Сруля. Она спятила! Кончилась. Сруль!

Двухметровый верзила Сруль уже спасен, ибо полоумен. Но его неполноценного ума хватает для того, чтобы чувствовать волю хозяина.

Только из-за часовни показался огромный и страшный Сруль, отче Давид перешел в контратаку.

-Я - жрец Усопшего, молитвенник скорби, раб Императора! А ты кто, хлыстовка? Если выше младенца Закон чтишь, значит мне отдашься!

-Самозванец! –бросила Фекла.

Жадные взгляды «ангелов» сосут душу Феклы из глазниц.

-Значит... ты хочешь похоронить себя во грехе?

-Ты даже не представляешь, кто отец этого ублюдочка…– ответила Фекла.

Отец Давид снисходительно улыбнулся.

-Хорошо. Если ты не хочешь сама, мы спасем твою душу без твоей пораженной грехом воли.

В толпе хлыстов заблестели сердобольные взгляды.

-И да будет всем вам, ревностно взалкавшим по чистоте в Боге, это уроком…

-Ведьма! – не выдержала коростовая старуха.

Но Фекла лишь торжествующе приговаривает.

-Ох, узнаете, скоро узнаете, кто мне сыночка прижил…

С легкостью стяжаемых ими ангелических тел, с неизменным оптимизмом и аккуратностью религиозного благочестия духовные радикалы взяли под руки и повели свою сестру, чтобы вздернуть на никогда не разбираемой церковной плахе, стоящий на заднем дворе в назидание.

-Эй, жид! Торопись! Ведь они уже близко!

-Да кто они, окаянная?

-Мздователи! Уже едут! Уже близко!

-Мгм. Ты правда думаешь, что элитные боевые части самого Катехона придут сюда из-за твоего гнусного доноса?

-Еще как!

Неожиданно отец Давид услышал треск моторов, доносящийся из лесной глубины.

Совпадение? В сердце его зачалось нехорошее предчувствие. С лица его сошло снисходительное ерничанье.

-Как это понимать?

-Все просто, Отче! Ты повинен в убийстве ребенка, оказавшегося слишком дорогим своему отцу.

Спустя несколько напряженных минут, черные нацистские мотоциклы начертили на размякшей земле свои виражи, а игумена уже тащат под руки люди, полностью зашитые в кожаные рясы

-Теперь ты – на плаху! – проговорил Давиду один из палачей.

Вот они какие, мздователи! Полностью в коже, лица скрыты, на плащах эзотерические росписи, нанесенные белой краской.

Сруль с дебелым криком попытался вырвать своего благодетеля из рук мздователей, но в то же мгновение его тучное тело упало на землю с головой, простреленной разрывной пулей.

-Сруль!..Остановитесь! Мы лишь стяжатели... ангелических тел… Это часть обряда, на то есть санкция Церкви. Я не убивал! Как? Как это возможно? - отец Давид знает, что когда мздователи решают расправиться с тобой, оправдаться нельзя. Время военное и жесткое. Но молчать не может. – Не верьте этой шлюхе! Блудница! Клеветница!.. Кликуша!

Отца Давида возвели на плаху и от земли его отделяет лишь вершок ветхой табуретки. Один из палачей завязывает петлю для повешенья. Тут же стоит у ног игумена Кириак и продолжает отвлеченно и сосредоточенно рассуждать.

-А мне-таки, батюшка, кажется, что когда Бог умер, даже воздух омертвел. И можно с Богом воссоединиться только самому для мира умерев.

-Смерть ты видишь каждый день, Давид. Что же теперь расхлябался? - торжествует Фекла.

Братья и сестры по хлыстовской общине и церкви сторонятся ее, не понимая, что делать в этой ситуации. Наконец гул стяжателей и крики Давида прервал сухой голос главного мздователя.

-Отче! Услышь и прими. – на плечах начальника мздователей погоны с вышитыми на них изображениями черепа Ветхого Адама, на шее его висит нагроможденный посторонними религиозными символами христианский крест. - Катехон, живой Бог Евразии… не может ошибаться! Ты осужден по прямой директиве нашего Отца.

-Что-о-о?! – воскликнул отец Давид, но голос пресекся сдавившей горло веревкой.

Несчастный неистово забултыхался в воздухе и через пол минуты упал на землю. Веревка не выдержала.

Игумен сорвался с петли и во второй раз.

Не желая больше наблюдать за суетой неряшливой, неумелой казни, Кириак пошел в свою келью.

Его окликнул один из мздователей, снимающий кожаную повязку с лица, чтобы покурить махорки.

-Эй, стяжатель! Твой наставник упразднен, и ты свободен. Вас могут определить в наши ряды, если у вас есть желание…