Разбитый глаз (ЛП)

  «Я не мог им простить. Я, понимаете, долго молился в камерах после тайного суда. Меня обвинили в государственной измене, все это абсурдно. В камерах делать было нечего. Я мог выдержать заточение, но я не мог терпеть безделье. Итак, я молился; они не разрешили бы никаких книг, кроме Библии.

  «Я молился за своих похитителей, а также за моих мать и отца, которые умерли; Я молился за стариков, голодающих и калек; Я молился за двух мужчин, которые изнасиловали и унизили меня в ту третью ночь. Я молился за тебя, Уильям ».

  Он не разговаривал с ней.

  «Вы слышали мои молитвы? Бог вмешался за вас? Все эти годы ты был вдали от меня? Голос был ироничным, тон мягким; она могла вспомнить детскую фантазию, в которую сожалела, что больше не верит.

  «Когда я закончил с моими молитвами, Бог остался. Я не мог больше молиться Ему, потому что я не мог достичь Его, но Он остался. Ему не нужны мои молитвы, чтобы существовать. Так что я сделал то, что должен был сделать ».

  «Как ты выбрался из тюрьмы?»

  «Жискар. Он пожалел меня. Я говорил тебе. А когда меня освободили, я нашла имена тех, кто меня изнасиловал. Бедный Жискар. Он думал, что я введен в заблуждение. Я нашел их. Один ушел из полиции и купил ферму в Бретани ».

  Он знал, что она раскроет, и пытался ее остановить. Он встал, подошел к ней и обнял. Ее тело было холодным. Она позволила ему обнять ее. Она говорила тихо, ее голос доходил до его уха.

  «Я напомнил ему. Он просил у меня прощения. А потом я убил его. Но я не мог убить другого. Одно убийство было уже слишком. Я был неправ, совершенно неправ; В ту ночь их сделали зверями, они изнасиловали меня, использовали меня. Я не мог ненавидеть их всю свою жизнь. Я убил одного, но никогда не искал другого ».

  «Не говори мне этого», - сказал он наконец.

  «Почему, Уильям? Как вы думаете, я могу притвориться, что со мной этого не случилось? Или это вы хотите притвориться? Ты держишь меня? Или твоя память обо мне? Пятнадцать лет, Уильям; Я не Жанна Клермон, которую вы любили.

  «Я люблю тебя», - сказал он. «Жанна Клермон. Теперь. Сию минуту. Слушать, как разбиваются окна в Квартале. Теперь." Он говорил настойчивым шепотом и крепко держал ее, но она не ответила ему. Обнаженные, они стояли у окна балкона и смотрели на город; его руки яростно обняли ее.

  «Я люблю тебя сейчас», - снова сказал он.

  "Ты?"

  "Я люблю вас."

  И, наконец, она позволила своим рукам обвиться вокруг его спины, чтобы ощутить мышцы и ребра, коснуться его затылка. Затем она поцеловала его, и они прижались друг к другу.

  Он отвел ее к кровати, и они легли на смятые простыни. Он снова накрыл ее своим телом. Он занимался с ней любовью. И они спали в своей наготе, рука об руку, дыхание против дыхания.

  Он проснулся и почувствовал ее рядом с собой. Он очень проснулся, как будто до этого момента проспал всю свою жизнь. Он знал, что он будет делать; «миссия завершена», - скажет он Кизону. Он не оставит ее снова, он не предаст ее снова.

  Он встал, нашел свою одежду и надел ее.

  Край рассвета царапал купол ночи над городом.

  "Уильям?"

  Ее голос был мягким, полным мечтаний.

  "Нет. Спи, Жанна. Через некоторое время я вернусь ».

  «Не оставляй меня».

  "Нет. Не сейчас. Я больше не брошу тебя, - сказал он, подтягивая штаны. Он натянул пояс и расстегнул молнию. Он сел на кожаное кресло и натянул носки.

  «Мне есть что тебе сказать. Я хочу сначала кое-что сделать. Я хочу… кое-что уладить ».

  "В этот час?"

  "Да. Теперь. Ничто не может ждать до утра ».

  "Который сейчас час?"

  «Сразу после четырех».

  Она издала звук, наполовину сонный, наполовину удовлетворенный. Она накинула на себя простыни. Она снова подняла шум.

  «Я люблю тебя», - сказал он ей.

  Она улыбнулась ему, наполовину во сне, наполовину в тусклом мире бодрствования.

  Он натянул легкую шерстяную куртку. Сначала нужно было позвонить Хэнли; Незадолго до одиннадцати вечера в Вашингтоне. А затем противостоит Quizon.

  Жанна Клермон больше не использовалась.

  Сонный консьерж, ворча и полный негодования, смотрел, как он пересекает двор через парадную дверь ее дома. Улица Мазарин была закрыта ставнями и спала, кафе и квартиры закрыты ставнями от легкого холода на предрассветном ветерке. Мэннинг прошел по узкой улочке к набережной и широкому простору спящей темной реки. В молодости он гулял по Парижу до рассвета; Париж казался не столько городом, сколько днем, который должен был начаться. Он шел по набережной Левого берега, напротив «Ле де ла Сит». В тусклом свете полуночи и полудня шпили Собора Парижской Богоматери торчали в свинцовое небо.

  Я люблю вас. Это был первый раз, когда он сказал ей это во время этой второй случайной встречи с ней. Он знал, что это говорило не воспоминание; или ложь агента. Он любил ее, и это было первое, в чем он был уверен за пятнадцать лет.

  Черный автомобиль «Рено» остановился рядом с ним у тротуара. Пассажирская дверь переднего сиденья открылась, и из нее вылез полицейский в форме. Мэннинг остановился и посмотрел на него.

  «Мсье». Полицейский говорил ровным тоном официального французского. «Могу я спросить вас, почему вы сегодня вечером за границей? Вы говорите по-французски?"