Разбитый мир (СИ)

Она видела, как тролли в знак уважения обмениваются «братскими» ударами по плечу, видела, как они дерутся между собой в тавернах, слышала их разговоры, но она никогда не видела умирающего… Нет, за последние четыре месяца Элли вдоволь насмотрелась на смерть, унижения и страдания. Но быть зрителем или жертвой это одно; сейчас она чувствовала себя палачом. Тем самым палачом, который объявляет, что нет смысла более пытаться что-то сделать — пациент умер; тем, кто лишает близких, родственников и друзей последней надежды; тем самым человеком в маске, который качает головой, понимающе кладет руку на плечо, а через полчаса готов смеяться над шуткой коллеги. Да, здесь и сейчас Элли могла бы примерить на себя эту роль, если бы хоть одной живой душе было дело до умирающего тролля.

Она с минуту простояла над холодеющим телом, а затем стон раненого заставил ее спешно отойти в другой угол палатки. В их импровизированном лазарете было душно и сумрачно, витал резкий запах, словно кто-то пролил склянку… Впрочем, в традиционной медицине нет препарата со схожим запахом. Вытирая руки окровавленным передником, девушка опустилась на колени перед человеком с очень бледной кожей, которая почти полностью сливалась с серыми бинтами на его теле.

— Тебе надо попить, — Элли приподняла голову мужчины и поднесла к губам чашку с мутной жидкостью. Мужчина дернулся, отвернул голову и закашлялся. — Ты умрешь, если и дальше не будешь принимать мою помощь.

— Иди к дьяволу, — шепотом бросил он, пробуя подняться с лежанки, — мне не нужна помощь от грязного отребья, рожд… — человек, не закончив, безвольно повалился обратно, издав громкий стон-всхлип.

Элли пожала плечами, отряхнула колени и вернулась к столу, на котором были разложены ее инструменты и лекарства. Полог был откинут и в этой части палатки было светло. Накрыв труп, девушка осторожно выглянула наружу: все тихо, не слышно ни звуков битвы, ни шума зверей; вязкая, неестественная тишина, как перед бурей. Даже кузнечики попрятались. И это на такой красивой поляне: ручеек, густая трава, вековые деревья с густой кроной и раскидистые заросли, кажется, малины. А еще одуванчики, целое море одуванчиков. Только здесь эти сорняки назывались совсем по-другому.

Девушка прислушалась, но битва проходила слишком далеко, и до нее не доходили даже самые тихие ее отголоски: ни звона мечей, ни боевых криков троллей, ни воя волкодлаков. Вспомнив про последних, Элли зябко повела плечами. Маги, демоны, оборотни — она никогда не верила в существование этой нечисти. В ее прежней жизни для них просто не было места: шумный мегаполис, освещенные неоновыми вывесками проспекты, машины, огромные электронные табло с рекламными роликами — разве можно поверить в существование демонов в месте, где никогда не наступает ночь?

А здесь… День или ночь — дома и надежные каменные стены городов вовсе не гарантировали безопасность. От страшных животных (Элли до сих пор отказывалась считать их разумными) можно было спастись за крепкими воротами, но от злых духов… В последних Элли пришлось поверить.

Из палатки снова раздался стон; нехотя девушка вернулась обратно, без всякого энтузиазма поднесла к пересохшим губам пленника плошку с водой и с легким злорадством наблюдала, как тот жадно пьет. На краю смерти уже неважно, от кого принимать помощь; можно и от «беглого отребья». Мужчина словно прочитал ее мысли: рот исказился в кривой усмешке, и он тихо заговорил, часто захлебываясь кашлем.

— Не думай, что таким, как он… есть дело до таких… как ты, — он чуть прикрыл глаза, наблюдая за бесстрастным лицом девушки. — Пройдет не так много времени, и ты тоже разделишь мою участь… он будет пытать тебя… и муки твои будут в сто крат больше моих, ведь для меня он всегда был врагом.

— Может быть и так, — Элли чуть склонила голову, поправляя выбившуюся из хвоста прядь темных волос, — а может быть и нет.

— Некроманты всегда предают, — мужчина поморщился, прикасаясь к забинтованному торсу, — я знаю… я видел. Я был ребенком, когда казнили одного из них… Перед казнью он, рассказывая про свои злодеяния, смеялся. Он убивал детей и женщин… подчинял их тела своей воле или разрезал на мелкие кусочки. Он убил свою жену, хотя прожил с ней больше десяти лет. Она продавала полевые цветы на базарной площади… иногда плела венки и давала их нам… — мужчина зашелся в диком приступе кашля; на уголках губ выступили темные капли крови. — Он убьет тебя.

— Может быть и так, — Элли пожала плечами, стирая кровь с его лица, — перед смертью люди часто ведут себя необычно. Тот бедняга обезумел от горя — ему пришлось убить свою жену, и теперь его публично обвинили в этом, не дав возможности оправдать себя. Я бы тоже смеялась. Правосудие в вашем мире однобокое. Ты тоже вот–вот умрешь: уже начал рассказывать мне про свое детство.

— Я умру, — легко согласился человек, с ненавистью глядя на Элли, —но я предупредил тебя… и теперь есть шанс, что ты убьешь его раньше, чем он перейдет Провал.