Разбой

– Чтоб выдать на скиллинг энергии, Рёгнвальдова установка сначала должна на десять скиллингов энергии съесть!

– Слёзы Дакриодо́ры Агро́теры! – выругался епарх. – На то золото, что я тебе, надувале, отвесил, можно было построить стратонаос-птерофор[98]! Или плотину с турбинами!

– Погоди, не всё потеряно, – предположил Самбор. С теми же магнитами, можно…

– Нет уж, единожды солгавши, кто вам всем поверит? – епарх зыркнул на Самбора, собиравшегося возразить, но всё-таки сообразившего промолчать. – Мой выбор должен быть обусловлен всесторонним анализом… Замораживаю все работы по термоядерному синтезу на… Нахуахль, скажи число!

– Двенадцать, – пискнула дева. – Двенадцать лет.

Выражение на лице у заморского электротехника было примерно таким же, как у недавнего озёрного змея, когда тот вместо оленя хапнул полную пасть колючих веток. Взгляд Спило обратился к изобретателю:

– Сутки на сборы, и проваливай, закон моей епархии Рёгнвальду Лживому больше не защита! И то только из жалости к твоим жене и дочке!

– Как вы до этого допустили! – эта часть епархова монолога уже была обращена к Эрскину. – Немедленно выгнать его из братства!

Эрскин мог бы напомнить, что Рёгнвальд в братстве никогда и не состоял, о чём епарха неоднократно предупреждали, но просто кивнул.

– Нахуахль, пошли!

Спило и Нахуахль удалились в сопровождении тагматарха, охраны, чиновника, и его прихвостня. За ними потянулись и вожди.

– Прежде чем напиваться по альбингскому обычаю, – на прощание сказал Кайанкару. – выйдите на западную сторону общинного дома, как светило сядет. Чимар попьём, поговорим.

У приборной доски остались два знатока мистерий и Рёгнвальд Лживый.

– Ну кто ж тебя за язык тянул, – сказал Эрскин Самбору. – Меня как раз братство прислало посмотреть на эти испытания, поспрашивать. Сомнения были. Потом отчёт бы написал, с братьями обсудил, дальше епарху передал, а пока суд да дело, и на твой опыт бы что-то перепало, а получись он – заодно и всю науку бы спас. А теперь одно разорение… С двенадцатью годами, может, Спило мы и переубедим, но года на три точно вся казна на летающие бронепаровозы пойдёт. На что ж твою теорию теперь проверить?

– Что ты лучше его не спросишь, – молодой схоласт гневно ткнул пальцем в грудь пошатнувшемуся Рёгнвальду. – Почему опозорил всех учёных! Чего ради? Золота?

– Того, что мне досталось, еле на треть обмоток с гелием хватило, в остальных азот! – попытался оправдаться лысый. – У поля сила не та – сверхпроводимости нет! А поверь епарх, что всё работает, ещё золота отсыпал бы, тогда б и вправду заработало!

У Эрскина в голове начало формироваться объяснение, почему даже очень мощное переменное магнитное поле никак не могло понизить термокрасию, нужную для синтеза, а также ответ на вопрос, кто ещё мог бы подтвердить опытом Самборову теорию – как раз Фейнодоксо в Айкатте – надо бы ему написать, и поскорее заморского схоласта туда отправить, от беды.

– А что ж Спило городил про стратонаос и плотину? На такую кучу золота можно было не только что наладить криогенику, а свить твои обмотки… вот… из золота! – продолжал возмущаться Самбор. – То золото Пагоно с присными разворовал! – всё оправдывался лысый.

– Так что ж ты нам на это жалуешься, а не Спило? Смелости не хватило вовремя сказать правду? Мне б тебя вызвать на поединок, как труса и нитинга[99]… – Самбор начал довольно свирепо, но закончил мысль неуверенно, глядя на Рёгнвальда сверху вниз.

– Я бы не стал с тобой биться, – Рёгнвальд грустно посмотрел себе на руки.

– Это почему?

– Потому что я трус и нитинг…

Глава пятая. Айкатта

– Эрскин говорил, что до того, как Шемус из клана Мак ан Део́йр не придумал прогонять уисгебу́[100] через торфяной уголь, не альбинги её вообще пить не могли. «Не пей, козлёночек, уисгебу, альбингом станешь»! – так он сказал, тряся пустым мехом.

– Пять дюжин два, – донеслось из-под стоявшего в отдалении, чтоб не мешал свет, телескопа.

Ва́мба сын Гундема́ра упрямо продолжал считать метеоры. Более того, он был в этом не одинок, судя по доносившимся из темноты возне и хихиканью.

– Про козлёнка это уже ты придумал, – предположил Фейнодоксо, также прозванный Горислав.

– А вот и нет, у альбингов полно присловий про коз. Если надоест кто кому, они, к примеру, говорят: «Задрал ты мою козу», – возразил Самбор и приложился к кубку.

– Я думал, они больше по овцам, козы – это этлавагрское, – заметил Санн из Поппелунда. – Хотя нет, вот что я вспомнил. Куда идёт альбинг и ведёт за собой овцу и козу?

– На рынок? – предположила откуда-то появившаяся Гарсе́ндис. Её хихиканье, скорее всего, и было недавно слышно из темноты.

– На оргию! – попытался просветить несмышлёную деву поппелундский вычислитель.

Фейнодоксо подумал, не посоветовать ли Санну примкнуть к веселью у телескопа.

– У нас тут не Альба, мы на оргиях и без коз справляемся, – Гарсендис взяла со стола кувшин с бо́труо[101], поставила себе на голову, многозначительно качнула бёдрами, и скрылась вместе с напитком во тьму.

Мистагог решил, что если у Санна и теперь не хватит соображения, так ему и надо.