Разбойничьи Острова

Тина мучилась четвертые сутки, никого не узнавала и кричать перестала. К этому моменту Ава уже просто гладила ее по голове, напевая колыбельную. Испробовано было все, что можно, а Хона по-прежнему уверяла, что ребенок жив, и не давала им пожертвовать. Продолжала пытки-попытки вытащить его. Тину одели в рубаху Цианы, саму Циану устроили рядом и велели держать роженицу за руку. А в корзинке на полу, всеми забытая в суматохе, лежала девочка. Мать тихонько велела ей пищать пореже: “Не тебе сейчас хуже всех, доченька,” — и только иногда брала покормить. Малышка как будто поняла и не требовала внимания. Женщины не нашли время ее спеленать, поэтому она не спала, как положено новорожденной, а тянулась ручонками вдаль — быть может, к существам того мира, из которого только что пришла. Помнила, что в том мире у нее был братец.

Солнце встало и село вновь — одни боги знают, почему они сжалились. Хоне, наконец, удалось повернуть ребенка. Тину отхлестали по щекам. “Тужься! Сильнее! Можешь!”. Говорили, что плод очень большой — истинное дитя богов — поэтому так тяжело. Тина мало, что соображала, но запомнила: Алтимар проклял ее этим ребенком.

— Мертвый, — вздохнула Ава, когда голова пробилась сквозь лоно. — Уже почернел от удушья, бедняжка. Что поделаешь. Давай, деточка, еще одно усилие, извергни его.

Узкий таз Тины хрустнул. Хона, давя на живот, сломала ей пару ребер, но выжала из нее неживого младенца. Более милостивого исхода никто и не ждал. Кроме Хоны. Чертыхаясь, она высосала изо рта и носа ребенка слизь, растирала его, трясла, шлепала и все-таки заставила закричать. И, наконец, восславила Алтимара за чудо.

И вот усталые женщины поздравляли другу друга над изломанным телом Тины и обнимали Хону — ту еще стерву, но лучшую знахарку Островов. Хона вынесла ребенка толпе, словно наследного принца, — теперь Алтимара и его сына славила вся улица. Тина лежала, как раздавленное насекомое. Ей показали младенца, и она бессмысленно повторила: “Разрежьте его на части”. Циана по-матерински положила ей руку на лоб: “Я его сама покормлю. Отдыхай, моя хорошая, все позади”. Хотя все знали, что для Тины борьба со смертью только начинается. А вот мальчик ее быстро оживал. Он поместился в одной корзинке с девочкой, Циана забрала его к себе и с тех пор относилась к своему и чужому ребенку, как к близнецам.

Через десять дней Циана взяла детей в лодку, чтобы представить новорожденных Алтимару и Морю. Старшего сына на Островах называли в честь отца, старшую дочь — в честь матери, но мать одиннадцати детей давно отдала дань этому обычаю. Когда она подняла девочку над головой, подставив ее морскому ветру, на горизонте показалась стайка дельфинов. Мать сочла это добрым знаком.

— Вот, Господин, дитя, которое дала мне Дэя, — произнесла она и окунула дочь в воду. — Я назову ее Дельфиной в честь морских созданий, которых ты послал ее приветствовать.

Тина, когда бывала в сознании, не желала слышать о ребенке, ничего не говорила о том, как его назовет. Он был сыном Алтимара, а имени его земного отца Циана не знала. Она редко задумывалась о богах, исполняла их волю, а размышления оставляла Мудрым. Но ребенок воистину навевал благоговейные мысли. Абсолютно здоровый после такого рождения. Недоношенный, он был крупнее, чем девочка Цианы. Он высасывал из кормилицы все соки и — женщина могла поклясться — осознанно ей улыбался. Ручонки цеплялись с не-младенческой силой, а глаза, еще бессмысленно голубые, приобретали нечеловеческий, слишком светлый оттенок. И вправду, божественное дитя.

— Вот, Господин, младенец, которого Дэя дала Тине, — произнесла Циана, подняв странно тяжелого ребенка к небу. Подумала и добавила: — Тот, которого Тина взяла у нее сама. Он жил без души и умер, не родившись. И все же жив. Он твой сын, поэтому я назову его Теор, Божественный.

Теор, сын Тины, брат Дельфины. Росший с ней за руку на коленях одной матери. Не названый, а более родной, чем ее кровные братья. Дельфина верила, что в подводной кузнице Алтимара ее и Теора души ковали одновременно. И они в самом деле близнецы, пусть и от разных земных родителей.

Обычно дети Обрядов знали своих смертных отцов, но отец лучшего из лучших оставил лишь домыслы о себе. Полнолунные Пиры были тайной для непосвященных, слухи о них скупо просачивались сквозь молчание Жриц. Много лет шептались, будто незнакомец увел тогда Тину в ночь. А кто, кроме бога, может появиться на затерянных в Море Островах?

Тина очень тяжело болела, раза три была на грани смерти, а, может, и за гранью — и, говорят, просила дать ей умереть. Ее вытащили забота Авы и упорство Хоны. Она не вставала четыре месяца. Потом еще долго ходила утиной походкой, и сомневалась, сможет ли когда-нибудь натянуть лук, взойти на корабль, лечь с мужчиной. Или хотя бы естественные надобности отправлять без мучений. Почти год спустя, когда тело ее зажило, мудрые призвали Тину в Святилище и сказали, что не накажут.