Разбойничьи Острова

Наверняка, и это рассказала ему мать. Что могла ответить Дельфина? Ведь не спорить же о том, чего Теору вообще не полагалось знать. Она видела, как смола облегчает страдания и спасает жизни. Как тут не поверить, что это зелье — дар богов, даже, если его получают из простого цветка человеческими руками? Если Теор думал, что открыл близняшке секрет, то это было не так. Она не то чтобы не знала: Госпожа Дэя, что расчесывала ее волосы в Гроте, была наряженной Хоной. Просто Дельфине не пришло бы в голову полагать, что Хона в тот миг не была Госпожой. Каким же видится мир тому, который равняет истинное с очевидным? О чем думает Тина, когда приходит ее очередь служения в Святилище? Относится к Обрядам, как к хмельной пирушке? Бог таков, каким люди видят его. Если для Тины он — лишь дурман особых трав, то не Дельфине ее наставлять. И тем более судить.

…ну и вот, она лежит на Птичьей Скале, завернувшись в плащ, вспоминает. А внизу играют свадьбу Аны и Наэва.

Жертвы Алтимару и Каэ, красавице Акрине, дарящей любовь, и Госпоже Дэе, чтобы благословила брак детьми. Сладкое зажаренное мясо, пряное вино, чаша для Старика-из-Холма. Десятки гостей, земля, утоптанная хороводом. Даже дэрэ, что живут на окраине деревни, жмутся позади общего веселья. Для Сагитта соорудили деревянный настил. Он, укутанный в одеяла, не встает уже, но счастлив, что дожил. Ана не то чтоб совсем не может вышагивать и подпрыгивать в хороводе, но слишком жалкое это зрелище. Поэтому она сидит подле свекра, на Наэва, которого друзья и подруги закружили в танце, смотрит издали. За двоих отплясывает пышка Меда со своим мужем Кэвом, с маленьким первенцем на спине. Десятилетний Ирис теперь ненавидит, когда его называют малышом. Игн по-прежнему смотрит только на Дельфину — с безнадежной тоской с тех пор, как она выбрала судьбу Жрицы. Мрачная без причины Маргара. Тина, у которой есть причина грустить, — но она веселится.

Теор. Ну, конечно, и он там, в не спящей всю ночь деревне. Убеждает себя, что рад чужому счастью, и опрокидывает чашу за чашей. Он стоит в отдалении от других гостей. Рядом только обожающий его Ирис, остальные поглядывают с любопытством — вот, значит, как вышло. Лучший из лучших, но свадьба не его.

Из сыновей Авы и Сагитта до взрослых лет дожил только один. В Регинии это означало бы, что родительский дом принадлежит ему после смерти отца, но обычаи Островов были не в его пользу. Двойняшки остались в родном доме вместе со своими семьями и настолько же хорошо ладили между собой, насколько не выносили друг друга их мужья. Новое жилье Наэва и Ана выстроено к свадьбе, закончено только что. Дельфина со скалы представила, как родственницы жениха и невесты, шепча благие заклинания, стелют брачное ложе — ей бы быть сейчас среди них. Ана уже гадает, куда делась подруга. В четырнадцать первая красавица Островов смотрелась бутоном, теперь должна быть розой — такой она видится Наэву и Теору. Одному — почти сорванной, другому — за чужим забором навсегда. Она в своем лучшем платье из зеленой парчи, расшитом и чуть потертом, потому что в нем выходили замуж все ее сестры и мать. Солнечно-пшеничные волосы до плеч убраны обручем, красуются в последний раз. Утром платок замужней женщины скроет их от всех мужчин, кроме Наэва. Зимой они будут отрастать и во время работы рассеянно выбиваться наружу; и лишь на регинском берегу ее светлые пряди покинут свою тюрьму. В набегах обычаи слабеют, жены становятся в первую очередь воинами. Но зачем ей теперь регинский берег? Если Дэя милостива, к лету новобрачная уже может носить ребенка.

Дельфина видела, как Теор вручил Ане подарок им вырезанную дудочку.

— На Побережье, — сказал он, — держи ее при себе. Чтобы ты всегда могла позвать на помощь, если будешь в опасности.

Она улыбнулась. Взяла подарок, извлекла из него пронзительный верещащий звук. Любой пастух, умеющий играть на дудочке, сказал бы, что получается у нее отвратительно.

— Спасибо тебе, — сказала Ана очень тепло. — Я буду хранить твой подарок. А ты храни мой.

Это был амулет. Маленький полотняный мешочек, сделанный Аной собственноручно.

— Я зашила сюда Белую Ленту. Я не принесла Островам благословение Алтимара, но Алтимар знает, что я честно и достойно хранила себя для него. Я верю, что моей Ленте хватит сил беречь хотя бы одного человека. Верю — пока носишь мой амулет, не утонешь в Море, не заболеешь, из любой битвы выйдешь цел. Я буду хранить твою дудочку, а тебя пусть хранит мой подарок.

Ана сама надела мешочек ему на шею — прикосновение, что дороже тысячи амулетов. Дельфина издали наблюдала обмен дарами, наблюдал и Наэв. Сегодня на нем дорогой плащ, взятый в бою, меркатский пояс и туника, искусно расшитая его сестрами. Авмита и Авнора на все лады повторяют, как он хорош. Не знают, чего не хватает сегодня их брату, — зашитой в полотно Белой Ленты Аны. Она не жениху ее отдала, а тому, перед кем чувствует вину. Наэву она вручила себя — что может быть больше? Он это понимает.

Он, а не Теор, останется в темноте с ней, еще не тронутой.