Разбойничья злая луна

– Ар-Нау? Так это же совсем рядом с кивающими молотами!

Алият замерла на секунду.

– Ты думаешь, что он… – Она не договорила.

– Да уверен!.. – проворчал Ар-Шарлахи, наливая вторую чашку. – Будь спокойна, без присмотра они меня не оставят… Что же делать-то, а?

Последнюю фразу он произнес самым жалобным тоном. Алият робко подсела и обняла его за плечи. Раба, во всем послушная господину. Раньше ее надо было в бархан закопать…

– Да ничего тебе делать не нужно, – жарко зашептала она. – Они сами все за тебя сделают. Ну что ты – хуже Улькара?..

– А что с Ар-Аяфой?

Алият чуть отстранилась.

– Ты тут вообще ни при чем, – сказала она очень серьезно. – Они сами подняли мятеж. Нас еще не было в этой тени, так ведь?

– Да в том-то и дело! – вскричал он в отчаянии. – Те, о поднял мятеж, уйдут с нами! А те, кто не поднимал? Они-то ведь останутся! В чём они виноваты?

– Ни в чем, – сказала Алият. – Но это ведь война. Всех не сбережешь… Там люди ждут, – напомнила она, кинув на дверь. – Ты пей, да я спрячу…

В угрюмом молчании Ар-Шарлахи выцедил вторую чашку и, отдав ее вместе с кувшинчиком Алият, расстроенно буркнул:

– Зови…

Когда предводители отрядов и послы от взбунтовавшихся теней расселись, Ар-Шарлахи уже восседал на подушках, как и подобает будущему владыке Пальмовой Дороги: позвоночник – прям, глаза – надменны.

– Кто задумал, тот и исполняет, так ведь, Кахираб? – негромко и медленно проговорил он.

Темнолобый кареглазый Кахираб с облегчением нагнул голову в глубоком кивке.

– План – твой, – так же неспешно, словно бы через силу, продолжал вождь. – Стало быть, тебе и командовать…

– Благодарю за честь! – прочувствованно ответил тот.

На него взглянули – кто с завистью, кто с уважением, кто просто внимательно.

На душе у Ар-Шарлахи было скверно. Он ждал, он надеялся, что вино произведет на него свое обычное действие, что в самый последний миг снизойдет вдохновение… Да нет, даже не вдохновение, а просто храбрость. То ли недостаточно выпил, то ли слишком устал, но не вышло, не выговорилось то, что он задумал сказать: «Командуй, отступай, разбивай караваны Улькара поодиночке, а я остаюсь здесь…» И ничего бы они с ним не сделали…

И все же нужно было что-то произнести, смутить, сбить спесь, хоть как-то расквитаться за собственную слабость…

– Да, кстати, Кахираб…

Тот вскинул голову. Карие глаза исполнены внимания и почтения – не придерешься. И Ар-Шарлахи продолжал небрежно:

– Такая просьба: передай от меня привет Тианги… при случае.

Как он и ожидал, Кахираб был искренне удивлен:

– Какому Тианги?

Ар-Шарлахи медленно усмехнулся, не сводя с него насмешливых презрительных глаз.

– Ты не знаешь Тианги?

– Я знаю нескольких человек, носящих это имя.

Усмешка увяла.

– Ты, должно быть, имеешь в виду Левую руку Анитамахи, – спокойно, не отводя взгляда, с бесстыдной откровенностью продолжал смуглый упрямобровый Кахираб. – Хорошо, передам сегодня же…

Глава 30 Ночной ливень

Бритоголовый жрец (вернее, не сам жрец, а служитель храма; жрецы хранили обет молчания) намекнул, что, коль скоро война пойдет не только за независимость Пальмовой Дороги, но и за веру отцов, то кому, как не ему, Шарлаху, надлежит подать пример благочестия. Предложение это странным образом совпало с желаниями самого Ар-Шарлахи, особой религиозностью обычно не отличавшегося и зараженного вдобавок тлетворными идеями премудрого Гоена о божественной сущности человека. Но на сей раз будущим владыкой Пальмовой Дороги овладела такая тоска, так безвыходно и черно обозначилось перед ним будущее, что даже вино не помогло. Из людей пожаловаться было некому (его бы просто не поняли), оставалось одно: поделиться печалями со злой луной и четырьмя верблюдами.

Сопровождаемый почтительным молчанием толпы, Ар-Шарлахи, упрямо склонив голову, в державном одиночестве проследовал к восстановленному наскоро храмику, увенчанному по углам бронзовыми рогатыми мордами. Как положено, разувшись у порога, он принял из рук жреца черепок с курящимися травами и расстелил на голом каменном полу коврик перед рыжевато-серым пыльным обрезком кошмы, свалянной из верблюжьего подшерстка.

О чем он шевелил губами, вскидываясь время от времени на колени и обращая глаза к металлическому зеркальному диску с синеватыми контурами матери-верблюдицы? Бритоголовый жрец, да и толпа за стенами храмика знали наверняка: просит помощи против ненавистной Харвы. Пожалуй, одна только Алият понимала, что Харва – любимый город Ар-Шарлахи и что вряд ли будущий владыка Пальмовой Дороги горит желанием стереть его с лица земли.