Разбойничья злая луна

— Это не Шарлах! — нервно смеясь, объявила она. — Это Ар‑Шарлахи. А настоящий Шарлах только что удрал от вас на почтовой каторге… Дурачки вы, дурачки! Тоже мне нашли главаря!.. Да он и разбойником‑то никогда не был!..

Затем смех её замер, и Алият принялась озираться уже со страхом. Кругом недоумённо наморщенные тяжёлые лбы, сурово сдвинутые брови, в глазах — недоверие и тлеющий, медленно разгорающийся гнев.

— Это как же? — выговорил наконец Горха. — А Зибру кто спалил?.. Этот, что ли, твой ублюдок на почтовике?..

Толпа шевельнулась, приглушённо загомонила.

— Да придушить её повязкой — и всё! — резанул звонкий злой голос.

— Я те придушу! — испуганный бас. — Тоже, что ли, в песок по горло захотел?..

Все смотрели на Ар‑Шарлахи. Он молча повернулся и, стиснув зубы, сделал шаг к «Самуму». Розово-золотая кора внезапно дрогнула и начала расплываться. Дальше пошла борьба с накатывающим обмороком. Возможно, ему что‑то кричали вслед. Он не слышал. Он шёл сквозь нарастающий звон, из последних сил вынимая ступни из вязкого как смола, песка. Всё обессмыслилось, осталось одно: добраться до «Самума» и не упасть… Добраться до «Самума»…

Каким образом он очутился на борту, Ар‑Шарлахи так и не вспомнил. То ли по верёвочной лестнице, то ли через кормовой люк. Придя в себя, понял, что стоит посреди своей каюты, в ужасе глядя на приоткрытую дверцу шкафчика, и что накидка на лбу мокра от пота.

Что он сейчас сделал?.. Они же в самом деле её зароют!.. Ар‑Шарлахи заставил себя повернуться к двери, и это усилие его доконало. Блестящие стальные засовы вильнули перед глазами, и Ар‑Шарлахи вдруг оказался лежащим на полу. Узор кимирского ковра у самой щеки прояснялся медленно, словно бы нехотя.

Сколько времени он провалялся в обмороке? Наверное, недолго — пол каюты был неподвижен. Да и как бы мог «Самум» двинуться в обратный путь без приказа?.. Значит, ещё не поздно… Ар‑Шарлахи приподнялся через силу, дыша мелко и часто. Кое‑как перебрался на ложе, сел, нашарил непочатый кувшин. Вино пилось, как вода.

Потом в памяти возникло мёртвое лицо судьи, и ненависть обрушилась вновь. Ар‑Маура… Эта кобра убила Ар‑Мауру… Проклятый Рийбра!.. Уж лучше было самому хлебнуть тогда этой отравы…

В каюту постучался Айча.

— Ну? — хрипло, со страхом спросил Ар‑Шарлахи. То ли померещилось, то ли Айча в самом деле смотрел на него с упрёком.

— Просит, чтобы ты к ней подошёл… — пряча глаза, сказал он.

Ар‑Шарлахи облизнул пересохшие губы.

— Зачем?..

— Не знаю… Говорит, хочет сказать что‑то очень важное.

* * *

Вот звери! Они в самом деле зарыли её в песок по горло. Да ещё и лицом к ветру. Приказал… Да мало ли что приказал!..

Осторожно ставя ноги, чтобы не запорошить ей глаза. Ар‑Шарлахи приблизился к закопанной. Увидев перед собой носки мягких сапожек, Алият через силу подняла голову.

— Сними повязку… — приказала она, запрокинув, насколько это было возможно, осыпанное песчинками лицо.

Ар‑Шарлахи опустился на корточки. Концы повязки уходили в песок, поэтому он просто сдвинул материю вниз. Смуглое лицо Алият обнажилось — неподвижное, словно отлитое из бронзы.

— Да?.. — сказал он и сам не услышал собственного голоса.

Она молчала. Тёмные, широко раскрытые глаза были устремлены на него то ли с мольбой, то ли с ненавистью.

— Что ты хотела мне сказать?..

— Ближе, — отрывисто велела она, и Ар‑Шарлахи придвинулся вплотную, чувствуя, что ещё мгновение — и он сломается, взвоет и сам начнёт разрывать руками этот проклятый бархан.

— Я люблю тебя… — хрипло сказала она. — Вот и всё… А теперь — иди, если сможешь…

Глава 29 Владыка пальмовой дороги

— Погубит… Погубит… — не в силах заснуть, Ар‑Шарлахи ворочался на расстеленных поверх ковра одеялах и бормотал, бормотал…

«Поверил, что любит?.. Да нет же, нет! Просто искал и нашёл ей оправдание… Не могу! Даже чужими руками — не могу… А вот она может! Она может… Ар‑Маура… Ах, досточтимый, как всё нелепо, неправильно…»

Ар‑Шарлахи всхлипнул и, стиснув зубы, уткнулся лицом в плоскую подушку. За низким окошком бродила листва, опылённая слабым светом молодой луны, и доносилась перекличка ночной стражи, изредка звякало оружие. Мятежная тень дремала чутко, вполглаза.

«Да что я говорю: погубит? Уже погубила!.. Прикажи я тогда чуть по‑другому, вели я им задушить её на том бархане… Ведь задушили бы… Сорвали бы повязку — и взахлёст по горлу, дело привычное… Вот так, премудрый Гоен! Ты учил меня несколько лет, ты говорил, что убийство — недостойное деяние, что, убивая человека, ты убиваешь себя… А ей потребовалось двадцать дней, чтобы сделать из меня убийцу… Двадцать дней?.. Да нет, меньше… Убийцей я стал ещё в ту ночь на „Самуме“…»

Слышно было, как по узкой извилистой улочке прошёл, судя по приглушённому гомону и бряцанию металла, довольно большой отряд. Несколько раз почудилось слово «Шарлах…».