Разбойничий тракт

– Тогда подскажи своему другу, чтобы сватов он посылал сначала к Даргашке, который от французов целый табун пригнал. А уж потом пусть они завертают к твоему куреню, – язвительно сказал Ибрагим.

– Табун у Даргана царский. Он и под Пятигорской конями разжился, когда с абреками в ущелье схлестнулся.

– Даргашка и бабу отхватил, любо-дорого посмотреть, – со смешком добавил второй собеседник. – На свадьбе наших скурех так подрезала, что девки дорогу на его баз враз забыли.

– При деньгах казак. У стариков допытывался про старшинову хату, мол, съехала старшиниха, чи нет?

– Молодец, что сказать.

Ибрагим пробурчал что-то по-своему, бросил колючий взгляд на подворье старшины и скрылся за дверью лавки. Казаки подались вдоль улицы на другой конец станицы, с языков у них срывалась нескладная песня. Постояв еще немного, Дарган прошел в центр вместительного хозяйства и решительно вскинул увенчанную папахой голову, заставив обеих женщин обратить внимание на себя.

– Дом с подворьем понравились, покупаем, канаву засыплем всем миром после того, как здесь обоснуемся, – сказал он и посмотрел на супружницу. – До начала дождей, думаю, управимся, и конюшню построим, и амбар к ней. Как ты думаешь, Софьюшка?

– Я думаю как ты, – не задержалась с ответом она.

– Вот и слава Богу. Что муж, что дети, царство им небесное, у меня были работящими, – закрестилась старшиниха, поняв, что торг подошел к завершающей фазе, и с уважением посмотрела на покупателя. – Хозяйство наше немалое, пусть переходит в надежные руки, в роду Даргановых мужчинами были все.

Казак снял папаху, посмотрел на высокое солнце, на сады и луга, на далекие снеговые вершины гор. Затем он тоже перекрестился и уверенно подвел черту:

– По рукам, отцу и сыну!

И закипела работа, незнакомая станичникам до сего дня. Казаки и раньше приходили на помощь друг другу при строительстве нового дома или по случаю уборки урожая, но чтобы днями пропадать не на кордоне или виноградниках, а на засыпке ямы под Даргановым забором, на возведении невиданных размеров конюшни в его дворе – о такой работе они не ведали никогда. Царева служба, охота с рыболовством да промысел по ногайским табунам для них считались законом, все остальное лежало на женских плечах. А этот труд больше напоминал уродство в авгиевых конюшнях или подвиги библейского великана Геракла, по молитвенным дням оглашаемые уставщиком при старообрядческой церковке.

Одни служивые за куренями нагружали арбы черноземом и везли его к глубокому рву, протянувшемуся аж до Терека, – канава часто являлась укрытием для вражеских лазутчиков, другие возвращались из леса со стволами деревьев, из которых делали столбы и доски для подсобных помещений. Работали все, и стар и млад, и родственники, и седьмая вода на киселе, радуясь за станичника, сумевшего получить выгоду даже от войны. На кордонах несли вахту в основном малолетки, поверстанные в сотню, правда, под присмотром старых казаков.

Хорошо, что в этот период абреки донимали не здорово, они будто взяли отпуск, связанный с уборкой урожая.

Так и трудились: половина станицы гнула спины на бахчах с виноградниками, в садах, отяжеленных плодами, другая половина валила деревья, засыпала канаву у Дарганова куреня. Кто хотел, тот менялся местами, благо выбор работ был богатым. Домашнего чихиря на каждого из мастеровых тоже хватало с лихвой.

Когда зарядили дожди и пришла пора загонять на зимние квартиры коров и лошадей, станичники управились со всем. И без того широкий двор у Даргана стал просторнее едва ли не в половину, на отвоеванном у природы участке поднялось немало построек. О канаве посреди станицы пришла пора забыть, ее как и не бывало.

А тут и баба хорунжего заметно поправилась на один бок. Ясно было, что Дарган постарался еще до свадьбы. Скурехи при встречах присматривались к ней, им казалось, что от иноземного наплыва и плод должен получиться не казачьего роду-племени, а с изъяном. Любушки отводили завистливые глаза. После потери кормильца их удел был не рожать, а ублажать неженатых – и женатых – казаков.

А Софьюшка, как с легкой Даргановой руки начали звать ее станичники, оставалась прежней для всех, готовой прийти на помощь при первом зове. Голубые глаза у нее увеличились и как бы повернулись вовнутрь, они будто постоянно наблюдали за будущим ребенком, а губы стали похожими на губы жены армянина-лавочника – толстыми до неприличия.

На Тереке новый 1815 год оказался не столь студеным, ветра, нагонявшие холод из ногайских степей, наталкивались на хребты близких гор, заставляя скопившуюся в них влагу осаждаться на землю дождем или пушистым снегом. И хотя казаки праздновали приход зимы по старым обычаям, не брезговали они пропустить стаканчик вина и за иноземный праздник, узаконенный Петром Первым, с удовольствием отмечаемый царскими офицерами, стоявшими иногда на квартирах в станицах. Прошло Рождество, за ним дождливое Крещение, а там февраль аукнулся распутицей.