Разбойничий тракт

Дарган через поляну бросился к тому ее концу, за которым темнел частый лес с густым кустарником, растущим понизу. Задача была одна, как можно дальше увести незнакомцев от привала. Когда он отбежал на приличное расстояние, высмотрел несколько березок с гибкими стволами и пригнул их вниз, заправив вершинами под перепутанные ветви кустов, для большего эффекта сверху накидал сучьев. Получилось что-то вроде невидимого препятствия на случай, если всадники надумают начать преследование. Затем казак отошел чуть дальше и пронзительно засвистел. Эхо разнесло свист по лесу, казалось, будто в его дебрях засела ватага разбойников. В ответ грохнул одиночный выстрел, последовала отрывистая команда, под копытами затрещал валежник, между деревьями замелькали лошадиные крупы. Первый конь бросился на препятствие, но тут же прилипший к холке всадник, словно выпущенный из пращи камень, перелетел через его голову и исчез в зарослях кустов. Вторая лошадь проделала тот же фортель, потом третья. Скоро в месте затора образовалась свалка: испуганно ржали животные, кричали и ругались люди, ушибленные и исцарапанные. Дарган, не теряя времени, придерживая шашку, помчался к привалу, а позади прозвучал угрожающий крик:

– Уйдут разбойники!… Вахмистр, сообщить на посты немедленно!

– Слухаю, господин поручик.

Софи уже сидела на дончаке с притороченной перед седлом торбой с драгоценностями, она придерживала за уздечку кабардинца, встряхивавшего гривой.

– Курир апре, месье д'Арган? – передавая поводок спутнику, весело крикнула она. – С'амус, муа л'амур?

– Молодец, Софьюшка, с тобой не пропадешь, – подхватывая повод, угнездился в седле Дарган и тут же завернул морду кабардинцу назад. – Но гутарить по-русски все же учись, что ты все ламур да ламур.

– Ви, месье, л'амур, – срываясь за ним в галоп, засмеялась спутница. Ее прекрасное настроение не в силах были омрачить никакие обстоятельства, потому что любимый был рядом, а для него она готова была сделать все. – Л'амур, мон шер.

Они помчались в сторону, противоположную тому месту, откуда неслись ругань и треск валежника. Твердой рукой Дарган направлял коня в мелколесье, по которому можно было двигаться быстро, не боясь удариться головой о толстые сучья. Солнце садилось за горизонт, сумерки никак не могли смешать день с ночью, отчего предметы в глазах начали раздваиваться. Но о том, чтобы переждать это неприятное время суток, нечего было думать, теперь следовало быстрее добраться до границы с Германией и уже оттуда направиться в Польшу, где режим патрулирования дорог был куда более сносным. Вскоре мелколесье закончилось, перед всадниками раскинулась равнина, успевшая накрыться одеялом из теней, с проткнувшим ее насквозь трактом из булыжников, по которому ходили еще римские легионы. Дарган натянул поводья, подождал, пока рядом зафыркал дончак спутницы.

– Устала? – обернулся он к жене.

– Но, месье, – она поняла суть вопроса по интонации в голосе и благодарно коснулась рукава его черкески.

– Тогда не будем расхолаживать коней. В путь, Софьюшка, ночь теперь для нас – самое благое время.

Беглецы выжимали из лошадей все силы, но летняя ночь, на которую казак возлагал большие надежды, быстро подходила к концу. Луна голубым сиянием по-прежнему освещала равнину с зачерневшей вдали полоской леса, перед которой еле заметно теплился одинокий фонарь. Дарган со спутницей свернули к строению, похожему на постоялый двор и обнесенному высоким сплошным забором. Вокруг царила тишина, не слышно было ни лая собак, ни петушиного крика, хотя небо с восточной стороны равнины уже окрасилось в розоватые оттенки.

Дарган похлопал коня по взмыленной шее, шагом подъехал к воротам. За ними под крышей дома светился едва заметный огонек того самого масляного фонаря, наверное, его подвесили здесь именно для того, чтобы путники замечали ночлежку. За спиной зазвенел уздечкой дончак, громко вздохнула уставшая подружка. Дарган вытащил нагайку, концом ручки побарабанил по створке ворот. На звук никто не откликнулся, лишь из-под забора донесся протяжный собачий зевок. Казак постучал громче, толкнул створку носком сапога. Огонек в окне дрогнул и надолго пропал, чтобы появиться на выходе из дома. На пороге стоял высокий полный человек в шляпе и в плаще, накинутом прямо на нижнее белье.

– Кто здесь? – по-французски спросил он.

– Путешественники, – отозвалась Софи. – Нам нужен ночлег.

– А кто рядом с вами, мадемуазель?

– Это мой супруг, он русский казак.

– Казак? – Видно было, что хозяин постоялого двора заколебался, впускать или не впускать во двор новых постояльцев.

– Он возвращается домой, война для него закончилась, – попыталась успокоить его женщина. – Вы нас приютите?

– Пустить можно, но казаки – народ воинственный, и вы, мадам, это знаете лучше меня, – направляясь к воротам, забурчал толстяк.– Не хотелось бы лишний раз с ними связываться, чтобы потом не пришлось разбираться, кто прав, а кто виноват.

– Мой супруг не дерется.