Разбойник Кадрус

Он понюхал табак. Савари наблюдал за ним. Император сделал легкий знак, и все стали поодаль. Наполеон сказал генералу:

– В первый раз, как у вас будет какое-нибудь трудное поручение, требующее мужества, отдайте его этому дворянину. Он хочет чин полковника, пусть его заслужит.

Очевидно император хотел привязать к себе во что бы то ни стало человека с таким знатным именем. Савари лукаво улыбнулся.

– Хорошо, государь, – сказал он.

«Экое счастье этим дворянам! – думал он. – Знатное имя, герб, даже незаконнорожденного, обеспечивают карьеру при дворе Наполеона Первого, коронованного солдата, который хочет разыгрывать роль дворянина и корчит Людовика Четырнадцатого!»

Савари, не любивший дворян, задумал дать Жоржу опасное, невозможное поручение, в котором тот потерпел бы неудачу. Этот добрый Савари всегда поступал так. Таким образом обесславил он Гюлена, этого храброго генерала, скомпрометировав его в деле герцога Энгиенского, потому что Гюлен не захотел участвовать в каком-то полицейском плутовстве. Того, кто не хотел грязнить себя так, как он, Савари забрасывал грязью.

Император, походив по хижине – придворные сторонились, чтобы дать ему дорогу, – наконец остановился у окна. Там, по своему обыкновению, он стал стучать пальцами по стеклу, смотря как льет дождь.

– Жорж, – сказал гасконец, – мы мокнем, как лягушки, но если ты хочешь, мы войдем в хижину.

– Ты сошел с ума. Император велит нас прогнать.

– Ты ошибаешься. Он улыбается нам и стучит в стекло, приглашая нас войти.

Не дожидаясь возражений своего друга, он сошел с лошади, привязал ее за узду, а потом сказал:

– Ты пойдешь?

– Но что ты ему скажешь? – заметил Жорж.

– Навру чего-нибудь.

Жорж имел слишком много смелости в характере и слишком много доверия к своему другу, чтобы отступить; он пошел за гасконцем.

Фоконьяк смело вошел и прямо подошел к императору с бесстыдством, заставившим придворных побледнеть. Наполеон нахмурил брови. Такая бесцеремонность крайне не понравилась ему. Гасконец поклонился раздраженному императору и сказал:

– Государь, мы с товарищем пришли спросить, которого из нас зовете вы или спрашиваете обоих нас?

В эту минуту Жорж поклонился в свою очередь, молча и с тем величественным видом, который поражал императора несколько раз. У этого молодого человека было то изящное обращение, которого недоставало выскочкам нового двора. Пока Наполеон, пораженный изящной наружностью Жоржа, молчал, Фоконьяк, согнувшись вдвое, продолжал:

– Если мы вашему величеству нужны, то мы телом и душой к вашим услугам.

– Вы ошибаетесь, – строго сказал Наполеон, – я вас не ждал.

– Тысяча извинений! В другой раз не буду верить ни глазам, ни ушам.

– Это что значит?

– Мне показалось, будто августейшие пальцы вашего величества стучали в стекло. Я сказал себе, что император и король, царствующий над шестьюдесятью миллионами подданных, бросил благосклонный взгляд на нижайшего из своих слуг, и поспешил явиться. – Потом с глубоким вздохом он прибавил: – Кажется, я ошибся.

Император угадал смелую хитрость Фоконьяка и засмеялся.

– Господа, – сказал он, – вы мне не нужны. Вы, кажется, имеете обыкновение просить высокую цену за свои услуги, к которым мои средства не позволяют мне прибегать. Но идет дождь… Так как вы уже здесь, то останьтесь.

– Благодарю вас, государь, – сказал Жорж, оставив без внимание иронию, заключавшуюся во фразе императора.

– Вы не только отец, вы мать ваших подданных, государь! – сказал Фоконьяк.

Наполеон повернулся к ним спиной и опять начал стучать в стекло. Но дождь мало-помалу переставал. Сильные грозы непродолжительны. Небо прояснилось, когда Жорж, услышав лай собак, сказал обер-егермейстеру:

– Кажется, свора приближается сюда?

– Да, – сказал Бертье. – Государь, – прибавил он, – эта косуля знает ремесло придворных. Она хочет в конце грозы быть убитой вашим величеством. Невозможно быть вежливее!

– Извините, ваша светлость, – сказал Жорж, прислушавшись, – но это не косуля.

– А что же это такое? – спросил Бертье.

– Кабан. Он ранен.

– Вы почем это знаете? – спросил император.

– Мы, государь, родимся охотниками. Я слышу это по тому, как он ломает сучья. Это огромный зверь. Он не поддастся собакам.

Император не стал больше слушать.

– На лошадей, господа! – приказал он.

У Бертье не было опытных егерей, и он не знал, что ему делать, так что охоту повел Жорж. Собаки загнали кабана к скале и окружили его, но уже несколько трупов валялись на земле.

– Как прикажете, государь? – спросил Жорж. – Убить его?

– Да! – сказал Наполеон.

Он был несколько бледен. Ему хотелось когда-нибудь доставить себе удовольствие убить зверя рогатиной, но каждый раз, когда представлялся к тому случай, он чувствовал, что хотя он великий человек, но не мог позволить себе воевать с кабанами Фонтенбло, как делали его предшественники.

– Ружьем или ножом, государь? – спросил опять Жорж с равнодушным видом.

– Ножом, – сказал Наполеон.

Фоконьяк уже сошел наземь.