Разбойник Кадрус

– Чему же вы удивляетесь, барон? Когда имеешь честь обладать такой племянницей, ребенком, составлявшим утеху вашего дома так давно, как же дяде и опекуну не дать ей в приданое кругленькую сумму, например, миллион?

– Миллион! – вскричал Гильбоа с испугом.

– Я даже думаю, что, находя это приданое недостаточным, вы положите в свадебную корзинку еще тысяч на сто бриллиантов.

– Милостивый государь, – строго сказал Гильбоа, который из-за денег чувствовал себя способным на всякое сопротивление, – решительно, я думаю…

– Что вы дадите приданое и бриллианты, – окончил Фоконьяк с самым любезным видом.

– Никогда! – произнес барон.

– Что вы говорите?

– Никогда! – повторил Гильбоа, не обращая внимания на сардонический взгляд адского маркиза, который продолжал, как будто не понял:

– Так как я буду в отчаянии, если не отплачу вам такой же щедростью, барон, то я в свою очередь намерен сделать вам подарок, достойный короля. – Он сделал ударение на последнем слове.

– Короля? – сказал Гильбоа, невольно задрожав от звука голоса маркиза.

– Да, я сказал короля, хотя бы даже самого Людовика Восемнадцатого.

– Что вы хотите сказать? – вскричал Гильбоа, потеряв всякую осторожность.

– Я хочу сказать, что за подобный подарок, – сказал Фоконьяк показывая барону знаменитый перстень, отнятый у слуги, – я хочу сказать, что за такую вещицу вы охотно положите бриллианты в свадебную корзинку моей будущей жены.

Гильбоа при виде рокового перстня опустил руки и упал на кресло.

Наступило минутное молчание. Жорж и Фоконьяк поспешно подошли к барону. Они боялись апоплексического удара, до того лицо барона налилось кровью.

– Полноте! – сказал маркиз. – Опомнитесь, любезный будущий дядюшка. Вы мне нужны хотя бы для того, чтобы подписать брачный контракт.

– Да, – машинально повторил барон, – подписать контракт… Я сделаю все, что вы хотите! Я подпишу, я дам приданое, но…

– Я это знал! – весело сказал маркиз.

– Но, – продолжал Гильбоа, едва переводя дух и следуя только за своей мыслью, – по какому гибельному случаю этот перстень…

– И это письмо, – добавил Фоконьяк, показывая знаменитое послание, написанное под диктовку легитимистов.

– Да, и это письмо… – продолжал барон. – Каким образом эти вещи попали в ваши руки?

– А! Когда-нибудь, когда мы будем составлять одну семью, может быть, я расскажу вам. Теперь достаточно вам знать, что эти драгоценные вещи находятся у меня в руках. Они будут ручаться мне за вашу поспешность заключить как можно скорее мой союз с вашим домом… Замедление было бы опасно. Тотчас после брачной церемонии я вручу вам этот перстень в знак вечного союза между нами.

Потом, не ожидая ответа Гильбоа, не способного произнести ни одного слова, Жорж и Фоконьяк ушли.

Дойдя до двери, маркиз прибавил в виде последнего приветствия:

– Будьте уверены, любезный барон, что вы будете иметь во мне самого преданного племянника. Доказательством служит то, что, не желая лишить вашу фамилию благородных связей, которые она сумела составить, я позаботился, чтобы его величество Людовик Восемнадцатый получил письмо и перстень, которые вы ему послали.

– А тот, который у вас в руках? – с живостью сказал Гильбоа, который почувствовал на минуту надежду, что может избегнуть адских когтей этого человека.

– Это перстень оригинальный, – лукаво ответил Фоконьяк. – Граф Прованский получит или уже получил только копии письма и перстня, но не беспокойтесь. Его величество, как вы называете графа, не догадается. Подражание так хорошо! Благоволите, вселюбезнейший, принять уверения в моем глубочайшем уважении.

И, подойдя к Гильбоа, он шепнул ему на ухо:

– Любезный барон, помните, что ваша голова будет в опасности при малейшей увертке с вашей стороны…

Через несколько минут оба начальника Кротов вернулись в свою гостиницу в Фонтенбло. Всю дорогу они забавлялись над расстроенным лицом хозяина Магдаленского замка, который после их отъезда позвал управляющего Шардона.

Глава XXXI Письмо и свидание

Кадрус и его помощник готовились одним вечером, по обыкновению, сделать прогулку верхом. Прогулка эта сделалась теперь необходима, так как Фоконьяк должен был ухаживать за своей невестой. Гасконец все еще хотел женить Кадруса на Жанне де Леллиоль и в этот вечер воротился к своему любимому плану.

– Послушай, мой милейший, – сказал он, – так как я женюсь, почему бы и тебе не сделать то же?

– Ты мне надоел, – с нетерпением сказал Кадрус. – У нее никогда не достанет сил полюбить Кадруса. Итак, не говори мне более о девице де Леллиоль… или я рассержусь.

– Друг мой, желание сделаться твоим кузеном заставляет меня настаивать.

– Какую же перемену это родство сделает в нашем положении? – сказал Кадрус, пожимая плечами.

– Очевидно, никакой, – ответил Фоконьяк, – но девица Леллиоль меня интересует. Она исчахнет от скуки, бедняжечка! Я женюсь на ее кузине. Стало быть, она останется одна. Понимаешь ли ты? Одна! Без всякой защиты против преследований и козней барона де Гильбоа.