Разбойник Кадрус

– Ты должна узнать сердце своего возлюбленного, – продолжал Жорж. – Выслушай меня. Кто были мои родители? Я не знаю. Мне сказали, что они умерли. Все заставляет меня думать, что я незаконный сын какого-нибудь знатного вельможи и добродетельной дамы, которые, употребив на меня тысяч сто, могли продолжать удивлять всех своей суровой добродетелью и безукоризненным благочестием. Таков свет! Им достались почет и уважение, а мне стыд и бесславие. Я был помещен у человека, которого я называл дядей и который был очень рад держать меня, потому что ему предоставили пользоваться доходом со ста тысяч, отданных нотариусу до моего совершеннолетия. Если бы я умер, мой опекун получил бы в наследство этот капитал. Меня воспитывали вместе с сыном моего мнимого дяди, пока не отдали к бедному деревенскому священнику, более сведущему в поваренном искусстве, чем в латинском языке. Сын моего опекуна, вышедший из школы в то время, когда меня отдали учиться, был послан в Париж закончить свое воспитание изучением прав. Заметь, милая Жанна, – сказал Жорж, с горечью смеясь, – что если бы не мои деньги, то мой дядя – я иначе не стану называть его – мой дядя не мог бы послать своего сына закончить его воспитание. Будучи по природе пылкого характера, помещенный к человеку, невежество которого могло сравниться только с его слабостью и баловством, я научился больше шалостям с детьми моего возраста, чем латинскому языку, который добряк уже забыл… если и знал когда-нибудь. Так как никто меня не останавливал, я долго вел ленивую и спокойную жизнь, которая нарушалась только проступками, свойственными молодости, особенно когда ее предоставляют одним ее инстинктам. Лесничий и даже жандармы писали моему дяде, который отвечал – тогда я не угадывал почему, – что меня обуздать нельзя и что я наверняка покрою стыдом моих родных. Потом он пригласил меня к себе. Я поехал. Упреков он мне не делал, а напротив, дал денег, много денег, и я, обрадовавшись щедрости моего доброго дяди, промотал эти деньги с товарищами, к несчастью, в тех местах, где мне не следовало бы бывать. На другой день я был арестован и отведен в тюрьму по обвинению в воровстве со взломом у моего дяди. Он уверял, что я разломал его бюро и взял деньги, лежавшие там. К несчастью, показания лесничего и жандармов увеличили признаки моей виновности. А потом, дядя дал мне деньги без свидетелей. Кто поверит, что он подарил мне такую сумму? Это было невероятно. Мой любезный дядюшка, в качестве опекуна, просил отдать меня в исправительный дом до совершеннолетия. Суд согласился на его просьбу. Смешнее всего то, что мой мнимый кузен, сын коего опекуна, возвратившийся из Парижа, обвинял меня в суде. Он говорил напыщенными фразами, как ему тяжело обвинять своего родственника, но священная обязанность побуждает его к этому. Меня заперли в тюрьму с самыми гнусными преступниками. Заметь, милая Жанна, что публика восхищалась красноречием моего кузена. Жалели, что он должен исполнять такую суровую обязанность. Он даже получил повышение. На мои деньги он получил воспитание, через меня возвышение в должности. Не было ли в этом гибельном стечении обстоятельств, так хорошо подведенных моим опекуном, всего такого, что могло взбесить человека и терпеливее меня…

– О боже мой! – перебила Жанна. – Неужели на земле есть такие злые существа?