Читаем Разбойники полностью

Амалия. О, я тебя знаю! с этой минуты я тебя знаю – ты хотел быть похожим на него? Стал бы он перед тобой плакать обо мне? Скорей бы он написал мое имя на позорном столбе! Прочь с глаз моих!

Франц. Ты оскорбляешь меня!

Амалия. Поди прочь, говорю я. Ты украл у меня драгоценные минуты: да будут они вычтены из твоей жизни!

Франц. Ты ненавидишь меня!

Амалия. Я презираю тебя. Поди прочь!

Франц(топая ногами). Постой же! ты затрепещешь предо мною! Мне предпочитать нищего? (Уходит в бешенстве).

Амалия. Иди, низкий плут! Я теперь опять с моим Карлом. Нищий, говорит он? – стало-быть свет перевернулся! Нищие стали королями и короли нищими. Рубище, которое он носит, я не променяю на пурпур помазанников Божиих. Взгляд, которым он просит милостыню, должен быть царский взгляд, взгляд, уничтожающий величие, пышность, триумфы великих и сильных. Во прах ничтожное украшение! (Срывает с шеи жемчуг). Носите вы – золото, серебро и драгоценные камни – вы, сильные и великие, пресыщайтесь за роскошными столами! покойте члены свои на мягком ложе сладострастия! Карл! Карл! без них я достойна тебя! (Уходит).

Второе действие

Первая сцена

Франц фон-Моор сидит, задумавшись, в своей комнате.


Как это долго тянется: доктор подает надежду… Жизнь этого старика – сущая вечность! А для меня бы открылась ровная, свободная дорога, если бы не этот несносный, живучий кусок мяса, который, как подземная собака в волшебной сказке, заграждает мне вход к сокровищам.

Не склониться же моим планам под железным игом механизма? Моему парящему духу не приковать же себя к улиткоподобному ходу материи? Задуть огонь, который и без того чуть тлеет на выгоревшем масле – вот и все. И все-таки мне не хотелось бы самому это сделать – людей ради. Мне бы хотелось не убить его, но только пережить. Я хотел бы смастерить это. как искусный врач, но наоборот. Не загораживать дороги природе, а побуждать ее только идти скорее. Если мы можем в самом деле удлинять условия жизни, почему ж бы нам их и не укорачивать по мере надобности.

Философы и медики утверждают, что расположение духа дружно гармонирует с движением организма. Судорожные ощущения всякий раз сопровождаются расстройством механических отправлений: страсти подтачивают телесные силы, удрученный дух клонит к земле свою темницу – тело. Так как же бы?.. Как бы смерти прочистить дорогу к замку жизни? Духом разрушить тело? Да! оригинальная идея! только, как привести ее в исполнение? бесподобная идея! Думай, думай, Моор! Вот искусство; оно заслуживало бы иметь тебя своим изобретателем. Ведь довели же ядосмешение[33] до степени настоящей науки и путем опытов принудили природу определять свои границы, так что теперь можно за несколько лет вперед сосчитать биения сердца и сказать пульсу: до сих пор – и не дальше. Как же тут не испытать своих крыльев?

Но каким образом приступить к делу, чтоб уничтожить сладкое мирное согласие души с телом? Какой род ощущений изберу я? Какой наиболее угрожает тонкому цвету жизни? Гнев? – этот жадный волк слишком скоро нажирается до-сыта; забота? – этот червь точит слишком медленно; горе? – этот аспид ползет так лениво; страх? – надежда не даст ему разыграться. Как? и это уж все палачи человечества? Ужели так беден арсенал смерти? (Задумывается). Как же бы?.. Что же бы?… Нет! А! (Вскакивая). – Чего не в состоянии сделать испуг? Что ум, религия против ледяных объятий этого гиганта? Но все же… ну, если он устоит и против этой бури? Ну, если?.. О, тогда идите на помощь ко мне – сожаление, и ты, раскаяние, адская Эвменида, смертоносная змея, изрыгающая свою пищу, чтоб снова пожирать ее, вы, вечно разрушающие и снова создающие свой яд, и ты – вопиющее самообвинение, ты, опустошающее свое жилище и терзающее свою собственную мать. Идите и вы ко мне на помощь, вы, благодетельные грации – прошедшее с кроткой улыбкой, и ты, с своим переполненным рогом изобилия, цветущая будущность! Кажите ему в вашем зеркале радости неба и окрыленной ногой бегите его алчных объятий. Так стану я наносить удар за ударом, бурю за бурей на его слабую жизнь, пока не налетит! войско фурий, называемых отчаянием. Победа! план готов – трудный, искусный, какого еще не бывало; но надежный, верный, потому что (насмешливо) нож хирурга! не найдет следа ни ран, ни острого яда. (Решительно). И так начнем! (Герман входить). А! Deus ex machina[34]! Герман!

Герман. К вашим услугам!!

Франц (подает ему руку). И ты их оказываешь не неблагодарному.

Герман. Знаю на опыте.

Франц. И скоро получишь более. Мне надо поговорить с тобой, Герман.

Герман. Слушаю тысячью ушами.

Франц. Я знаю тебя, ты решительный малый, солдатское сердце: что на душе, то и на языке. Мой отец насолил тебе,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное