Разбойники

Франц. Как! ничего подобного? Подумай хорошенько. Что он знал покойного барина – особенно коротко знал? что он любил его, очень любил, как сын любил?

Даниэль. Кое-что в этом роде я, кажется, слышал от него…

Франц(побледнев). Так он в самом-деле говорил? Ну, так рассказывай же поскорее! Не говорил ли он, что я брат его?

Даниэль(пораженный). Что, милостивый граф? Нет, этого он не говорил. Но когда барышня водила его по галерее – я в это время обмахивал пыль с рамок – он вдруг остановился[49] перед портретом покойного барина, будто громом пораженный. Тогда барышня указала на этот портрет и сказала: «редкий человек!» – «Да, редкий человек!» – отвечал он, утирая глаза.

Франц. Слушай, Даниэль! Ты знаешь,! для тебя я был всегда милостивым господином: я кормил, одевал тебя, щадил, сколько мог, твою слабую старость,!

Даниэль. Да наградит Господь-Бог вас за это! А я всегда служил вам верою и правдою.

Франц. Вот об этом-то я и хотел поговорить с тобою. Во всю свою жизнь ты еще ни в чем мне не противоречил, затем что сам понимаешь, что обязан мне неограниченным послушанием во всем, что я ни прикажу тебе.

Даниэль. Во всем, что только не противно Богу и совести.

Франц. Пустяки, пустяки! И тебе не стыдно? Старик, а верит святочным сказкам. Прочь, братец, с этими глупыми мыслями. Ведь я здесь господин. Меня, а не тебя накажут Бог и совесть, если только они существуют.

Даниэль(всплеснув руками). Царь ты мой небесный!

Франц. Во имя твоего повиновения – понимаешь ли ты это слово? – во имя твоего повиновения приказываю я тебе, чтоб завтра же не было в живых графа!

Даниэль. Господи прости меня грешного! Да за что же?!

Франц. Во имя твоего слепого повиновения! И в этом я на тебя полагаюсь.

Даниэль. На меня? Мать пресвятая Богородица! На меня? В чем согрешил я, окаянный?!

Франц. Тут нечего долго раздумывать! Твоя судьба в моих руках. Что хочешь – или томиться целую жизнь в самом глубоком из подвалов моего замка, где голод заставит тебя глодать собственные кости, а жажда – пить собственную воду, или в мире и покое доживать свой век?

Даниэль. Как, сударь? Мир и спокойствие – и убийство?

Франц. Отвечай на мой вопрос.

Даниэль. Мои седины! о, мои седины!

Франц. Да, или нет?!

Даниэль. Нет! Господи, сжалься надо мной!

Франц(делает вид, что хочет уйти). Да, это тебе скоро понадобится! (Даниэль удерживает его и падает пред ним на колени).!

Даниэль. Сжальтесь, сжальтесь!

Франц. Да, или нет?

Даниэль. Милостивый граф, мне уж семьдесят первый год пошел. Я чтил отца и матерь и в жизнь свою никого с намерением не обманул ни на грош, и верил в Бога и святую церковь свято и не ложно, и служу в вашем доме уже сорок четыре года, и жду спокойно приближения смерти. Ах, ваше сиятельство! (С жаром обнимает ею колени). И вы хотите: отнять у меня последнее утешение в час смерти, хотите, чтоб червь совести прогнал с уст моих последнюю молитву, чтоб я отошел в вечность, как чудовище перед Богом и людьми! Нет, нет, мой золотой, дорогой господин, вы этого не захотите, вы этого не можете хотеть от семидесятилетнего старика!

Франц. Да, или нет! К чему вся эта болтовня?

Даниэль. Я буду служить вам еще ревностнее, буду дряхлыми руками работать для вас, как поденщик, буду раньше вставать, буду позже ложиться, буду молиться за вас денно и нощно – и Бог не отринет молитвы старика.

Франц. Послушание лучше жертвы. Слыхал ли ты когда-нибудь, чтоб палач сентиментальничал перед совершением казни.

Даниэль. Так, так! но загубить невинную душу… загубить…

Франц. Я не обязан давать тебе отчета. Разве топор спрашивает у палача, зачем так, а не эдак? Но – видишь, как я долго терпелив к тебе – я предлагаю тебе еще награду зато, что ты и без того обязан сделать.

Даниэль. Но я надеялся остаться христианином, служа вам.

Франц. Без отговорок. Я даю тебе целый день на размышление. Подумай хорошенько. Счастье или горе… Слышишь ты? понимаешь?… Величайшее счастье, или ужасные муки! Я превзойду себя в пытках.

Даниэль(после некоторого размышления). Хорошо, завтра я все сделаю. (Уходит).