Разбойница

В освещённой прожекторами со дна воде я плыла, семеня ногами, довольно долго, пуская пузыри, сколько могла, а когда уже не могла, ухватилась почти у самого кафельного дна за белую решетку трубы, подающей воду. Ну что ж! Пожила достаточно! Хватит! Все-таки дождалась того момента — утопиться в родной воде! Мысли как-то надувались, пульсировали в голове: «Тот, кто пользовался любовью женщин и уважением мужчин, пожил уже достаточно!» А я взахлёб, можно сказать, пользовалась и тем, и другим. Теперь настало время взахлеб воспользоваться родной водой — вряд ли эти, наверху за пьянкой, ещё помнят обо мне. Я выкашляла большой пузырь — последний, всхлипнула, и горло стало судорожно сжиматься — разжиматься, подобно другому женскому органу в определённые моменты. Сознание уже плыло, я снова была на вонючей сцене, готовясь к выступлению. Тут меня сильно качнуло, положило с боку на бок. Снова очнувшись, я увидела свои совершенно белые пальцы, вцепившиеся в решётку, и пошла абсолютно отстранённая мысль: наверное, если я даже захочу, уже не смогу их разжать — душа и тело расстались. Потом я увидела высунувшееся сбоку искривлённое, расплющенное водой лицо, смутно знакомое, с вытаращенными глазами... «А, Сашок», — мелькнуло безо всякого восторга. Потом я почувствовала его короткие железные пальцы, отламывающие мои пальчики от решётки. Отломал мизинец, а он снова вцепился. Вот так. Снова пошло бешеное отдирание — и цепляние, и наконец этот выдающийся богатырь высунул мою башку над поверхностью. Я тут же оседлала его, хотела наградить поцелуем, но он гневно отвернулся. Послышались вялые, но гулкие банные аплодисменты. К счастью, всей глубины драмы никто не вдохнул. Пока я там старательно изображала «Майскую ночь, или Утопленницу», хлопцы успели здорово вмазать и даже сама королева смотрела на меня с осоловелой улыбкой. Я выпорхнула из бассейна, уселась на стульчик. Данилыч выползал с натугой, как динозавр, впервые покидающий море, видно истратив на мои пальчики все силы. Наконец плюхнулся рядом, тяжело дыша. На него наши водно-вводно-половые игры явно произвели большее впечатление, чем на меня.

— Ты водолаз, что ли? — пробасил сквозь гул огромный пузатый Несват (люди все засекреченные, поэтому фамилии изменены).

— Я морская фея!

— Знаем такую! — произнёс изумлённо Несват, видимо, вспоминая меня: все-таки своего рода звезда! То-то и мне его отечная личность показалась родной.

— И за бо-орт её брос-ает в на-бежав-шую волну! — размахивая стаканом и расплёскивая водку, проорал кудрявый Ечкин. И, как всегда, русская гениальная песня всё уладила и объяснила. Гвалт снова сделался всеобщим, и на меня уже не обращали отдельного внимания.

— На, выпей, утопленница! — вполне уже доверительно и даже интимно проговорил шеф, видно решив, что проверку на вшивость я прошла нормально. А он как думал? — На выпей! — он протянул мне стакан с толстым дном и ещё более толстым слоем водки. Стало совсем тепло. Я была счастлива, после стольких месяцев ностальгии вновь оказавшись членом коллектива:

— Эту так не утопишь! — уже почти добродушно произнес Вислый (Варанов), и я ответила ему ослепительной улыбкой.

Потом вдруг ко мне подплыло лицо Ечкина:

— Ечкины, Ечкины мы! Мой прапрадед тройки имел по всей Москве!

— Только ты в анкете этого не указал! — где-то рядом усмехнулся Александр.

Все заржали. Время уже было вроде бы новое, но в анкетах, на всякий случай, ничего лучше не писать!

— Мыться собираемся? — рявкнул Саша, и даже я слегка подтянулась, почувствовав, что его голос тут для всех — гром небесный.

Слегка раскачиваясь, обнявшись, все вместе мы вошли в деревянный предбанник, разодрали свежие, склеенные крахмалом простыни и, сбросив с себя все лишнее, вошли в сауну: сладко кряхтя разлеглись на пахучих деревянных полках, сперва ещё прикрываясь простынями, а потом уже нет — чего скрывать, ничего неожиданного ни у кого нет! И даже местная королева (оказавшаяся, кстати, Королёвой) тоже оказалась весёлой бабой и, раскинув свои телеса, кряхтя, заметила:

— Эх, сейчас бы ещё мужичка хорошего!

— Где же его возьмёшь-то? — старчески кряхтя, проговорил Саша, и все снова загоготали. Спетая команда!

Любовь ко всем им переполняла меня — особенно после водки.

— О! Миозитик у тебя! — я положила ладошку на скрученную в сторону тёмно-бурую шею Вислого.

— Продуло, бля! — прохрипел он. — Башки не повернуть! Как волку!

— Ну-ка! — я села рядом и при внимательном молчании коллектива стала раскручивать его голову, положив одну руку на подбородок, другую на затылок. Усыпив его бдительность плавными, однообразными движениями, я резко рванула. Раздался страшный хруст.

— Всё! — испуганно произнес Ечкин. Вислый-Варанов посидел неподвижно, пытаясь понять, на каком он свете, потом пошевелил головой, потом ещё.

— Слушай! — восхищённо воскликнул он. Все загалдели.

— А меня! А меня!

— Потри немножко! — попросила возвышающаяся грудой Королёва.

Я быстренько села на нее верхом, плавными кругообразными движениями рук «подоила» её наспинные выпуклости.