Разбудить цербера

Настроение Йозефа изменилось. Он почувствовал, как приятная лень теплой волной растеклась по телу. Казалось, радость альпийского солнца, свежесть и чистота снегов игриво танцевали в вине. У господина Фарме еще больше развязался язык. Он болтал о всякой ерунде, пересыпая шутками в адрес человечества, говорил о людских странностях, об абсурдном взгляде на жизнь некоторых индивидуумов, не называя их по фамилиям, утверждал, что они не понимают очевидных истин.

Йозеф тяжело встал, забирая с собой стаканы.

– Вы куда? – лениво спросил Фарме.

– Пора. Отдохнуть бы не мешало.

– Ах, ну да, – спохватился Фарме, словно что-то припоминая. – Пойду к себе, но не отдыхать. Появились интересные мысли. Надо их взять на заметку. Короче, собираюсь творить будущее.

5. Мутные воды

Господин Морган с интересом и неподдельным удивлением следил за происходящим. Порой со стороны это могло выглядеть забавным: ты оказался внутри представления. Вот только Морган, находясь внутри, не участвовал в нем. Он был пассивным участником – присутствовал, наблюдал и продолжал удивляться, а удивляться было чему. Совсем недавно члены Всемирного Конгресса единодушно продвигали Санчеса на пост председателя, но, спустя короткое время, они же, находясь во власти непонятных сомнений, каждый на свой лад просили действующего главу Конгресса не спешить с избранием. Вот не люди, подумал Морган, а флюгеры. Ветер переменился, видимо, ветер в головах, и мысли полетели в другую сторону.

А если всерьез подойти к вопросу?

Но финансиста не интересовала такая перемена, ему был любопытен ветер: откуда подул он, где причины? Морган причин не нашел, точнее не видел, не ощутил их шестым чувством, и все же интуиция послала слабый сигнал. Запульсировал маячок: кто-то внутри Конгресса радикально настроен против Санчеса.

Виновник же торжества – Габриель – вел себя спокойно и уверенно, будто и не о нем говорят. Он оставался безучастным и прекрасно знал о предстоящем незапланированном съезде. Санчес был приглашен на него, но послал официальный отказ. Журналисты, осаждавшие его вопросами, уходили ни с чем. Санчес, устав от их напора, все больше отмалчивался, но иногда скупо отвечал им примерно следующее:

– Не стоит обращать внимания на тех, кто баламутит воду. Да, баламуты. Приношу извинения у всех членов Конгресса за нелицеприятное высказывание, но считаю, нужно подождать следующего заседания, подчеркну, планового заседания, а не стараться решать вопросы впопыхах, находясь во власти эмоций. Нам нужно спокойствие, нужна рассудительность. Спасибо, у меня все. Еще раз приношу извинения.

И Габриель запирался от служителей четвертой власти, не желая комментировать и давать пищу слухам.

Жил он в загородном доме своих приемных родителей и часто долгими вечерами сидел у окна, вглядываясь в темнеющий простор небес. Он представлял себе, что его взгляд свободен, что скользит он по воли разума, лишенный тела, туда, вдаль, за горизонт, за черту. Нет ничего, что мешало бы мысленному взгляду. Нет туч, нет домов, нет деревьев. Свобода и простор.

Так однажды, погруженный в созерцание пейзажа за окном, Габриель задремал и ему приснился сон: будто незримо присутствовал он на Всемирном Конгрессе. Но это было не повторение прошлого. Фантазия нарисовала тот самый незапланированный съезд. Рассудок во власти сна вдруг понял, что это не совсем сон, что на самом деле именно сейчас где-то происходит незапланированная встреча. Где? Выяснять не было возможностей. Габриель словно оказался запертым в том здании. А с другой стороны, зачем знать где? Что это изменит?

Итак, Габриель увидел все, как наяву. Слишком четок оказался сон, слишком велика полнота ощущений. Много мелких деталей, что в обычном сновидении ускользают от внимания. Это не сон, это реальность.

Вот фасад здания, вот главный вход. Строение напоминает дом культуры какого-то крупного города – это все, что успел Габриель увидеть, а дальше он невидимым призраком скользнул внутрь и рассмотрел незнакомый интерьер. Он не знал этого зала, а множество деталей, что поймал его взгляд, не прояснили картины, а наоборот только все запутали. Габриель бросил бесперспективное занятие – узнать, наконец, что же это за место. Он сосредоточил внимание на людях. И как только Санчес сделал это, будто прибавили звук. Вся палитра его, казалось, ворвалась в мозг и готова была разорвать черепную коробку. Стало больно смотреть, видение задрожало. Габриель чуть рассредоточил внимание. Он словно настраивался на частоту телевизионного сигнала. И вот, привычное восприятие вернулось. Он увидел председателя.

Председатель, поднявшись на трибуну, попытался успокоить всех:

– Хорошо, хорошо! Я все понимаю, но не стоит так напирать. Успокойтесь, господа, успокойтесь! В этом нет смысла по одной простой причине: наша встреча незаконна.

Голос председателя ворвался в мозг Габриеля подобно смерчу. Опять слишком громко. Габриель мысленно представил, что чуть прикрыл ладонями уши. Звук стал тише.

– Прошу тишины! – жестко проговорил председатель.

Люди затихли.