— Откуда нам знать? Мы еще не слышали медицинских подробностей. Может, это будет для него благом, а может… — Его голос выдал с трудом подавляемую панику, которую чувствовала и сама Поузи.
Она заметила, что после их приезда сюда он побрился и постригся.
— Это так… Так странно. Как это могло случиться?! — сказала Поузи. — Папа всегда причинял всем такую уйму хлопот!
Она смахнула слезы и постаралась принять хладнокровный вид. Это правда. Пока они росли, их жизнь всегда вертелась вокруг приездов и отъездов отца, поездок во Францию, его покупок — новой машины, недвижимости в других частях страны, яхты, а однажды даже рысака — вещей, которые потом неожиданно продавались. Когда они с Пам развелись, затишье стало угнетать их, и она думала, что скучает по отцу, а на самом деле, возможно, она скучала только по разнообразию, связанному с его присутствием в их жизни.
— Этот сыр превосходен, — заметил Руперт. Он не хотел больше говорить обо всем этом. — Во Франции сыр делают лучше.
— Мне нравится Франция, мне всегда нравилась Франция, — заявила Поузи, оглядывая уютную столовую. Столы, покрытые розовыми скатертями, цветы, выставка фарфоровых эдельвейсов, и вдоль стен стеклянные витрины, в которых выставлены фарфоровые сервизы с подписью шефа Жаффа.
— За исключением французов, — вставил Руперт типичное и обязательное для англичанина возражение.
— Даже французы, — настаивала Поузи, неожиданно придя в хорошее расположение духа, что объяснялось выпитым вином, объявившим войну горю и боли, переживать которые они приехали во Францию. — Доктор вел себя мило.
На самом деле она не любила врачей.
— Доктора всегда ведут себя мило, это их обязанность. Даже французские доктора, — сказал Руперт.
— Я считаю, что доктора омерзительны, — решительно заявила Поузи.
В четыре часа Кип вернулся с трассы, проверил, как там Гарри, дремавший под наблюдением сердитой Тамары, и снова пустился в тягостный путь на автобусе до Мутье, тщетно понадеявшись, что английские брат и сестра предложат ему поехать с ними. Он постеснялся напомнить им, что и за ним тоже посылали, а за обедом они к нему не подошли. Они сидели вдвоем за столиком у окна, и казалось, что им нечего особенно сказать друг другу, хотя иногда, Кип видел, один из них делал какой-то жест или качал головой в порыве воодушевления. Но ни разу, насколько мог заметить Кип, они не посмотрели ни на него, ни даже на своего сводного брата Гарри.
Собрание решено было провести в кабинете доктора Ламма, и доктор должен был вот-вот подойти — его, вероятно, задержали. Кабинет доктора представлял собой маленькую комнатку без окон, расположенную за постом дежурной медсестры. Туда принесли дополнительные стулья. В комнате находились брат и сестра Венны, еще один мужчина, которого Кип никогда не видел, — войдя, он аккуратно сложил подкладкой наружу и повесил на спинку стула пальто «Барберри», и человек в зеленой униформе больницы. Доктор снял белый халат, и от этого казалось, что ему не терпится попасть домой, но его тон оставался мрачно неторопливым и исполненным достоинства. Поузи и Руперт сели, едва кивнув остальным, и, не глядя друг на друга и не отрываясь, стали смотреть на врача. В комнате было тепло.
— Если можно, месье, представьтесь, пожалуйста, — по-французски попросил доктор владельца «Барберри».
— Я Жак Деламер из Сен-Грона, помощник месье Венна по бизнесу. Кажется, вы говорите «управляющий». Я управляю виноградником и всеми его делами в целом. Кроме того, я считаю его своим близким другом. Я прочитал сообщение в утренней
Доктор кивнул и без предисловий приступил к делу, перейдя на английский язык.
— Я должен повторить то, что вы уже знаете. Мы не удовлетворены состоянием месье Венна, месье Венн не пришел в себя. — Он повторил то же самое по-французски, вероятно, специально для незнакомца. — Его отогрели до нормальной температуры тела, но он по-прежнему нуждается в сильных препаратах для поддержания артериального давления и сердечного ритма. Ни то, ни другое не восстановилось до необходимого уровня, и, что самое худшее, не восстановилась его мозговая деятельность. Совсем. В сущности, по мере того как тело отогревали, положение ухудшалось. Нет никаких признаков восстановления функции мозга, а они бы уже должны были появиться. Откровенно говоря, мы не надеемся, что он придет в себя. Вот так обстоит дело, вы должны готовиться к худшему.
Доктор говорил напрямик, хотя и пытался придать голосу сочувствие.
— Не придет в себя? — воскликнули Поузи и Руперт.
Поузи не доверяла сочувствующему тону доктора, его беспокойству, своим собственным медицинским познаниям. И что же они слышат?
— У нас значительный опыт в области подобных травм, но чтобы убедиться окончательно, мы подождем еще двадцать четыре часа, прежде чем давать какой-либо прогноз.
— Но он прекрасно дышит! — упорствовала Поузи.