Раздел имущества

Это потому, что утром кое-что ее поразило. После завтрака, надев свой лыжный костюм, Эми собиралась выйти из комнаты, когда луч солнца, внезапно ворвавшийся через окно и высветивший ее зеркальное отражение, заставил ее заволноваться. В зеркале Эми увидела сверкающее серебро, которое теперь, когда она была наслышана о происшествии, казалось ей доспехами. Это означало, что ее самое могли принять за Жанну д’Арк. Конечно, это было нелепо, и все же она об этом подумала.

— Эта теория, альтернативная теории с американскими военными самолетами, — услышала Эми.

— Это какой-нибудь американский пилот, воспользовавшись местными предрассудками, пытается отвлечь внимание от самолетов, — сказал кто-то другой.

— Если кто-то видел наверху человека, то этот человек почти наверняка должен был погибнуть под лавиной, — заявил кто-то еще, и эти слова немного утешили Эми, ведь поскольку она была жива, то она не могла быть в том месте.

Эмиля Аббу окружили почитатели — все так глупо поддаются очарованию появления на телеэкране — и говорили, что он снова появится на Си-эн-эн, помимо его обычных круглых столов на канале «Антенн-2», так как оба канала теперь интересовались вниманием к Орлеанской Деве, таким странным образом переместившемся в Альпы.

— В США нет женских икон, — говорил Эмиль своим поклонникам.

Эми подошла поближе.

— Статуя Свободы, — напомнила княгиня Маулески. — Статуя Свободы — женская.

— Да, это правда, но ее прислали из Франции. Liberté, egalité[129] — эти добродетели всегда женские, как в латинских языках, так и, пожалуй, в жизни вообще, потому что это слова женского рода. У Америки есть икона Дяди Сэма, хотя является ли он таким же символом, как Святая Жанна или Дева Мария, я не могу сказать, не будучи американцем.

Эми представила себе тощую фигуру в полосатых брюках в цилиндре и с довольно тощей бороденкой — кто он такой? Определенно, не неотразимая персонификация патриотических чувств, за исключением, пожалуй, чувства вины и долга: «Ты нужен Дяде Сэму». Но Эми никогда не ощущала, что ему нужна именно она.

— Нам не нужен объединяющий символ, — она не могла удержаться, чтобы не сказать это, хотя и понимала, что встревает в их разговор.

— Вы объединяетесь вокруг своих президентов, даже если они и являются мошенниками. Хотя, признаю, таких мошенников, как французские президенты, нигде еще не бывало. — Эмиль и окружавшие его люди снисходительно засмеялись, и кто-то из них сказал: — Феликс Фор[130].

— Миттеран.

— Да, и они ведь протестанты, — вставила мадам Шатиньи-Дове. — Я имею в виду американцев.

— Какое это имеет отношение к делу? — недоумевала Эми.

— Традиции преклонения перед Девой Марией приучили католиков к почитанию матриархальных образов. Англосаксонские страны являются более мужскими, — объяснил Робин Крамли. — Джон Булль, Дядя Сэм.

— Но мы не объединяемся вокруг своих президентов, — возразила Эми. — В любой момент это делает только половина страны. Во Франции люди об этом забывают, они думают, что мы все похожи друг на друга.

— Честно говоря, у нас такие глупые представления об Америке, я имею в виду, у французов, — сказала Виктуар. — Совершенное недоразумение. Ну, например, что в Америке собаки не лают. Я на самом деле такое слышала.

Она посмотрела на Эми, как будто ожидая подтверждения, что это неправда. Из чувства патриотического негодования Эми ничего не стала говорить; и пусть она думает, что в Америке собаки не лают.

— Бюффон думал, что собаки не лают и что люди там низкорослые, из-за климата, — сказал Эмиль. — Неужели это неправда?

— Он шутит. Конечно, мы знаем, что это очень глупо, — успокоила Эми Виктуар.

— Бедная Эми, французы так жестоки к американцам, — сказал барон Отто. — Не обращайте на них никакого внимания. — Он улыбнулся по-свойски своим французским друзьям, а Эми отвесил что-то вроде тевтонского поклона.

— Мы также жестоки и к себе, — сказал Эмиль.

— Франция начинала с адресованных нам заверений в вечной дружбе, — напомнила им Эми. — Лафайет даже назвал своего ребенка в честь Джорджа Вашингтона. Он помогал нашей революции[131].

— С вашего позволения, Франция помогала американским революционерам, имея в виду причинить неудобство Британии, а не из дружеских чувств. О, я не отрицаю дружбы между Вашингтоном и Лафайетом, но, по общему мнению, Вашингтон был выдающимся человеком. Вероятно, в последнее время Франция была неверна, но для этого всегда есть причины, как в браке. Недопонимание, столкновение темпераментов, — сказал Эмиль. — И кто скажет, кто из двоих виноват? Мы, конечно, виним вас, за ваши банальности, вульгарность, за ваши удачные фильмы…

Быть обвиненной в вульгарности оказалось больше, чем Эми могла вынести.

— Мы дважды спасали вас!

— В этом и состоит ваша вина, — улыбнулся Эмиль. — Этого мы вам не можем простить.

— Вы думаете, между ними что-то есть? — прошептал на ухо Эмилю Робин Крамли, когда гости стали расходиться.

— Межу кем?

— Этим тевтонцем и Эми?

— Я не заметил ничего необычного, а что?

— Какая-то интимность?

— А вас это беспокоит?