Разделенные океаном

Анна открыла глаза и посмотрела на будильник, стоявший на ночном столике. Его светящиеся стрелки показывали десять минут пятого. За окнами было еще темно. Ее звали Аннемари Кенни, и она родилась в ирландской деревушке под названием Дунеатли. Ах, если бы только Лев был жив, тогда бы она спросила у него, откуда взялось это имя — Анна Мюррей. В ее памяти по-прежнему зияли провалы. Она помнила, как поднялась на борт большого белого парохода в месте под названием Ливерпуль и как Молли укладывала ее спать. Но на этом воспоминания обрывались, а дальше было такси Льва. Он называл ее Анной Мюррей. Она приняла это имя, потому что больше не хотела быть Аннемари Кенни. Она стала новым человеком без прошлого, если не считать того, что часть этого прошлого все-таки нашла ее в лице ее ребенка.

Она испытала огромное облегчение, когда вновь смогла думать об этом и даже разговаривать о случившемся с Лиззи. Анна старательно похоронила в глубинах памяти многие факты и события, включая рождение Джона, который, в общем-то, не был частью ее прошлого. Сейчас ей трудно было поверить в то, что крошечный младенец, от которого она когда-то отказалась, превратился в замечательного молодого человека. Анна так гордилась им, что даже жалела о том, что не может рассказать всем и каждому, что это ее сын.

Вспомнила она и о том, что где-то в Нью-Йорке у нее есть родственница, тетка Мэгги, у которой они с Молли должны были остановиться. Фамилия тетки была Коннелли, и она была учительницей, но нанятый Лиззи частный детектив пока что не смог отыскать ее следы.

— Не исключено, что она вернулась обратно в Ирландию, крошка, — сказала Лиззи.

Анна даже обрадовалась этому. Тетка Мэгги непременно написала бы Доктору о том, где она находится, и только представьте, что было бы, если бы он написал ей! При мысли об этом у Анны замирало сердце. Она бы с радостью вновь повидалась с Молли и братьями, но тогда ей придется рассказать им о Джоне, а разве можно объяснить это в письме? Она даже не была уверена, что вообще когда-нибудь сможет это сделать.

Прошло целых две недели, прежде чем Анна вспомнила о Бобби Гиффорде, о том, как он поцеловал ее и сказал:

— Ну что, остановимся на этом и посмотрим, что будет дальше?

А дальше был Джон. Он появился и завладел ее жизнью, выпустив на свободу давно и надежно упрятанные в глубинах памяти воспоминания, которые не оставляли ей времени ни на что, кроме репетиций к новому шоу; сцена по-прежнему была для нее на первом месте. Анну не покидало ощущение, что Бобби звонил, когда она была не в состоянии разговаривать с ним, и теперь она спрашивала себя, почему же он больше не звонит. Получил ли он работу в «Нью-Йорк стэндард», о которой мечтал? Собственно говоря, а почему бы ей самой не позвонить в газету и не узнать об этом, так сказать, из первых рук? Позвонив, Анна узнала, что Роберт Гиффорд работает в редакции, но в данный момент находится за тысячи миль от Нью-Йорка, в другой стране. Женщина, разговаривавшая с ней, отказалась дать его адрес, но Анна не слишком огорчилась. Она почему-то была уверена, что они обязательно встретятся.

Господи Иисусе! Когда он приехал в Лондон, ему показалось, будто он перенесся назад во времени. Некоторым зданиям на вид было не меньше нескольких сотен лет. Даже те, что поновее, выглядели так, словно принадлежали к викторианской эпохе. И в таком старинном окружении совершенно неуместно смотрелись легковые автомобили и красные автобусы.

Бобби Гиффорд отвернулся от окна в номере гостиницы на Парламент-стрит, расположенной прямо напротив министерства иностранных делу или, как здесь говорят, Форин-офиса. Окна, как и во всем Лондоне, были заклеены крест-накрест полосками бумаги, чтобы стекло не разлетелось на мелкие осколки, если поблизости рванет бомба. Соединенное Королевство пребывало в состоянии войны, и он, в общем-то, оказался на линии фронта.

Его номер походил на музейный зал: толстый ковер на полу, громоздкая кровать, покрытая атласным стеганым одеялом с кисточками, на которой стоял его саквояж в ожидании, когда его распакуют, и совершенно неподъемная мебель, которую не сдвинуть было даже вчетвером. Бобби ненадолго задумался над тем, сколько же лиц и эпох повидало потускневшее зеркало в золотой раме над камином. За стойкой портье у него спросили, не желает ли он, чтобы в номере разожгли камин, но Бобби отказался.

Завтра он попробует подыскать себе другое жилье, что-нибудь небольшое и комфортабельное в центре города. Бобби стал специальным европейским корреспондентом газеты «Нью-Йорк стэндард», обосновавшимся в Лондоне, но в самое ближайшее время планирующим перебраться в Париж. Захватив Норвегию и Данию, немецкие войска подступили к границам Бельгии, Голландии и Франции, и известий об их вторжении в эти страны ожидали со дня на день. Бобби полагал, что как американцу ему ничего не грозит и он сможет благополучно составлять и передавать на родину отчеты о существующем положении дел.