Разделенные

– Ладно, хорошо, я люблю тебя, – с трудом произносит Коннор. Если бы он лгал, не смог бы выговорить эти слова, и только осознание того, что он говорит правду, помогает ему. Он действительно любит ее, любит всей душой – дело не в этом. И не в инвалидном кресле, и уж подавно – не в том, что ему приходится делать изо дня в день как начальнику Кладбища.

– Влюбленные мальчики так себя не ведут.

– Возможно, все дело в том, что я не мальчик, – отвечает Коннор. – И уже довольно давно.

Некоторое время Риса обдумывает его слова.

– Хорошо, – тихо говорит она, – покажи мне, что ты чувствуешь как мужчина. И заставь меня поверить тебе.

Брошенный вызов повисает в воздухе. На мгновение Коннор представляет себе, как он с Рисой на руках поднимается по трапу и, пройдя через салон, кладет ее на постель в своей комнате, а потом делает с ней то, что делают с женщинами все мужчины. Но Риса не согласится на роль послушной девочки. Ни при каких обстоятельствах. Никогда.

Как ему кажется, в том, что происходит между ними сейчас, есть доля и ее вины. Возможно, ей стоит признать, что невидимая стена, возникшая между ними, – и ее рук дело.

Не зная, как еще доказать свои чувства, он протягивает руку – свою, с которой он был рожден, – и отбрасывает волосы со лба Рисы. Затем, наклонившись, горячо и отчаянно целует ее в губы, вложив в этот единственный поцелуй всю тяжесть их непростых отношений. Этого должно быть достаточно, чтобы высказать все, что он не может облечь в слова… но, отстранившись, Коннор чувствует, что его щеки стали мокрыми от слез – ее слез.

– Если бы ты хотел, чтобы я была с тобой, ты бы построил здесь пандус, – говорит Риса.

Вернувшись в салон самолета, Коннор, не зажигая света, ложится на постель и принимается разглядывать бледные пятна света от звезд на полу. Он зол. Не на Рису, потому что она права. Ничего не стоило построить рядом с трапом пандус. На это ушло бы от силы полдня.

Но что произшло бы, если бы он это сделал?

Что произошло бы, если бы Риса стала его женщиной во всех смыслах этого слова, а у акулы, вытатуированной на руке, действительно оказалась бы способность принимать собственные решения? Роланд уже напал на нее однажды: он хотел силой овладеть Рисой, и она, наверное, смотрела на эту чертову акулу, когда он это делал. Она говорит, что это ее не беспокоит. А вот Коннора эта мысль тревожит так, что он не может уснуть, и это уже не в первый раз.

Что было бы, если бы они оказались наедине, если бы наступил тот самый момент страсти, о котором они оба мечтают, и он бы потерял контроль над собой? Что, если бы эта рука с акулой схватила ее и сжала слишком сильно – если бы он ударил ее, и продолжал бить, и не смог бы остановиться? И как бы он смог быть с ней, если он не может избавиться от мысли о том, какие ужасные вещи делала эта рука? И о том, что она еще может натворить?

«Лучше до этого не доводить. Лучше даже и не пытаться.

Поэтому я и не построил пандус, и не захожу в самолет, в котором она живет. Поэтому я делаю ей массаж на улице: там безопасно. И поэтому Риса уехала в слезах, а я позволил ей уехать. И пусть она думает, что хочет. Что бы ни пришло ей в голову, это все равно лучше, чем знать, что я настолько слаб, что боюсь собственной руки. Поэтому, оставшись наедине с собой в темном салоне, я в ярости снова и снова бью кулаком по стене, разбивая в кровь костяшки пальцев и сдирая с них кожу. Потому что даже сама мысль о том, что я могу причинить тебе боль, нестерпима для меня настолько, что по сравнению с ней боль от содранной кожи – ничто».

10 Старки

День за днем Старки готовит свой лучший фокус, а те, кто разбирается в искусстве иллюзионистов, знают, что оно требует уйму труда, терпения и умения отвлекать.

Прошел месяц с тех пор, как Старки появился на Кладбище, и все это время он продолжал лелеять свои амбиции. И он сделал все возможное, чтобы Коннор ни о чем не догадался.

Этот месяц Старки потратил на изучение лагерных клик, групп ребят, объединенных дружбой, и властной вертикали Кладбища. За это время, искусно пользуясь своей способностью строить планы и претворять их в жизнь, он смог внедриться в ближний круг Коннора. При этом Коннор ничего не заподозрил и не имеет о планах Старки ни малейшего представления.

Теперь он занимает важный пост, и хотя это всего лишь пост заведующего пищевыми ресурсами, его положение позволяет ежедневно контактировать с сотнями ребят, не привлекая к себе ненужного внимания. Пользуясь данной ему властью и доступом к важной информации, Старки теперь может делать то, что раньше неизбежно вызвало бы у Коннора подозрение, но теперь воспринимается как нормальное поведение одного из Апостолов.