Разделенные

– Эти организаторы выступают за прогресс, и ко всяческим регрессам, то есть к отступлениям, не привыкли. Хлопок, который провалил свою миссию, оказывает дурную услугу всем нам: он порочит наше доброе имя.

Она улыбается и широко разводит руки.

– Маркус! Дэн! – вопит Лев. – Ложись!

– А вот и другой подарок, – говорит девочка, – сейчас я его распакую! – и сводит ладони вместе.

Лев прыгает через диван, и в этот момент раздается хлопок. Взрывом мальчика отбрасывает к стене, диван опрокидывается сверху, зажав его между стеной и спинкой. Звон бьющегося стекла, грохот падающих балок и пульсирующая боль в ушах, такая ужасная, что ему кажется, будто треснула голова. Через несколько мгновений грохот стихает, оставляя в голове оглушительный звон. Льву кажется, что наступил конец света.

Дым жжет легкие, глаза слезятся. Лев сталкивает с себя диван и, бросив взгляд через комнату, видит там свою кровать – еще несколько минут назад она находилась на втором этаже, а сейчас – посреди гостиной, как выброшенные на берег обломки кораблекрушения. Второго этажа больше нет, как нет и крыши. Над головой лишь затянутое тучами небо, а вокруг Льва ревет пламя, стремясь пожрать то, что осталось от жилища его брата.

Дэна, который в момент хлопка находился на пути в гостиную, взрывной волной впечатало в стену. Теперь на этом месте огромное кровавое пятно, а сам он лежит на полу – безмолвный, безжизненный. Пастор Дэн – человек, который крикнул Льву: «Беги!» – в тот день, когда мальчик отправлялся в заготовительный лагерь; человек, который первым пришел к нему, когда его забрала полиция; человек, заменивший ему отца, когда родной отец отказался от Льва – мертв.

– Нет!

Лев пробирается по обломкам к телу Дэна, но замечает на кухне своего брата. Прямо посреди кухни упала балка, разбила стеклянный столик для завтрака и воткнулась Маркусу в живот. Все вокруг в крови, но Маркус еще жив. Он в сознании и пытается что-то сказать, весь дрожа и захлебываясь кровью.

Лев в полной растерянности, но одно он понимает отчетливо: нужно взять себя в руки и начать соображать, иначе его брат тоже умрет.

– Все хорошо, Маркус, все хорошо, – лепечет он, хотя это явная ложь.

Напрягшись изо всех сил, Лев приподнимает балку. Маркус вопит от боли, Лев, поддерживая балку плечом, отталкивает брата в сторону, а затем роняет балку. Теперь падает и ее второй конец, вдребезги разбивая то, что осталось от столика. Лев запускает руку в карман Маркуса, достает оттуда залитый кровью телефон и, молясь о том, чтобы тот работал, набирает 911.

Лев, черный от сажи, одуревший от звона в ушах, отказывается залезать в отдельную карету. Он настаивает на том, чтобы ехать с Маркусом, и устраивает такое светопреставление, что работники «скорой» сдаются.

При любом мало-мальски громком звуке в левом ухе трещит, будто в него залетел мотылек. В глазах двоится и троится; даже само время будто изменило свой бег, будто Льва с Маркусом забросило в параллельный мир, где причина и следствие поменялись местами. Лев никак не сообразит: он здесь, потому что девчонка взорвала себя, или девчонка взорвала себя потому, что он здесь…

«Скорая» несется в больницу, врачи без устали колдуют над Маркусом, накачивая того Бог знает чем.

– Л-Л-Лев… – выдавливает из себя Маркус, пытаясь удержать глаза открытыми.

Лев стискивает его липкую, бурую от засохшей крови руку.

– Я здесь.

– Не давай ему заснуть, – говорит мальчику один из врачей. – Нельзя допустить, чтобы он потерял сознание.

– С-слушай меня… – скрипит Маркус, еле ворочая языком. – Слушай…

– Слушаю.

– Они предложат мне… предложат трансплантацию.

Лев морщится, готовясь к тому, что сейчас услышит. Он знает, что скажет Маркус. Его брат скорее умрет, чем примет органы разобранного.

– Они захотят… пересадить мне почки… печень… что там еще… словом, органы подростков…

– Знаю, Маркус, знаю.

Брат открывает глаза шире, вперяется взглядом в Льва и крепче сжимает его руку.

– Пусть пересадят! – хрипит он.

– Что?!

– Пусть они сделают пересадку, Лев. Я не хочу умирать. Пожалуйста, Лев, – молит Маркус. – Пусть пересадят мне органы подростков…

Лев стискивает ладонь брата.

– Хорошо, Маркус. Хорошо.

Он плачет, радуется, что брат не захотел приговорить себя к смерти, и ненавидит себя за эту радость.

Льва тоже тщательно исследовали. У него и рваные раны, и ушибы, и барабанная перепонка порвана, и, возможно, сотрясение мозга. Раны, среди которых нет особенно серьезных, перевязывают, колют антибиотики и оставляют Льва в палате для дальнейшего наблюдения. О Маркусе, которого отправляют в операционную немедленно по прибытии в больницу, ему не сообщают ни слова. Ко Льву приходит только медсестра (она щупает пульс и измеряет давление) да полиция. Вопросы, вопросы, бесконечные вопросы…

– Знакома ли тебе преступница?

– Нет.

– Вы вместе учились в организации Хлопков?

– Нет.

– Являлась ли она членом вашей террористической ячейки?

– Я же сказал, что не знаю ее!

И самый идиотский вопрос:

– Ты знаешь, почему на тебя напали?